57 
— Ну, беги, беги, жалуйся своему папочке!
Это был уже второй папочка в его жизни. Не сознавая этого, к папочкам он ревновал.
Алексей все смотрел на Наташу.
Он вспомнил, как встретил ее однажды на улице осенью, после того как вернулся в их город, закончив аспирантуру. На ней было маленькое узковатое пальтецо с рыженькой норкой у шеи. Было тогда уже холодно, руки ее покраснели без перчаток, и он обратил внимание, что, как и большинство врачей, она обречена ходить всю жизнь с коротко подстриженными ногтями, как первоклассница. В Питере тогда девушки делали яркий маникюр, ходили в длинных кожаных пальто и в блестящих сапогах до колен. А Наташа стояла с покрасневшим носом, в простеньких коричневых ботинках и одной рукой беспомощно откидывала волосы со лба, а другой прижимала к себе старый смешной портфель, у которого как раз в этот момент оторвалась железная ручка. Он смотрел на нее с грустью, а в ответ видел восхищение в глазах. Она все расспрашивала, где он бывал в Питере и что видел, а он как-то небрежно махал рукой, мол, рассказать все равно невозможно. Она тогда удивила его полным отсутствием желания «выглядеть». Что он мог находить в ней особенного? Так, слишком ученая немодная девушка-переросток, и больше ничего.
А Наташе тогда просто некогда было выглядеть. У нее уже была маленькая дочка, в стране постепенно исчезали и детские товары, и продукты питания, и еще Наташа решила не сидеть дома с девочкой, а продолжать работать. Она как раз заканчивала диссертацию. До выпендрежа ли ей было тогда?
Но он все-таки не простился с ней сразу, а договорился встретиться вечером. Она, как всегда, пригласила его домой. Он пришел поздно, когда все в квартире, утомленные обычным рабочим днем, давно спали. Наташа уже не ждала его и вышла в переднюю в розовом детском халатике, но, увидев, обрадовалась и тихонько провела его в свою комнату, где они снова сидели, как раньше, и пили кофе почти до утра. Он рассказывал ей питерские байки о своем житье-бытье, но ни словом не обмолвился, что имеет планы опять уехать в Питер, и как можно скорее. Потом они в первый раз были близки, а когда только задремали, их разбудил шестичасовой бой московских курантов из постоянно включенного радио. От этого боя ее дочка расплакалась во сне в соседней комнате, и пока Наташа убаюкивала ее, Алексей тихонько оделся и, осторожно поцеловав ее в щеку, вышел в переднюю и закрыл за собой дверь.
Он потом вспоминал эту ночь. Особенно после того, как женился на Алене. Алена была как бурная, беспокойная, мутная река, Наташа — как родник. Чистая и холодная. В ней не было страсти. Одна только нежность. Полное подчинение ему, гибкая покорность, запах трав от волос. Удивительный контраст по сравнению с прежней колючей амазонкой. Вот что может сделать с женщиной жизнь! Ни до, ни после он не встречал такого гибкого тела, всепрощающих глаз, прохладных рук, податливых губ.
Однажды в Питере он от нечего делать зашел в букинистический магазин. Лил дождь, а у него поблизости через полчаса была назначена встреча с нужным человеком. Он зашел, чтобы скоротать время и согреться. С тех пор как он был женат, прошло три года. Он кинул взгляд на одну из полок и остолбенел. С обложки старого потрепанного альбома Дюрера обнаженная Ева печально и трогательно смотрела глазами Наташи Нечаевой. Он попросил продавца показать ему книгу. Долго он глядел на нее, а потом отдал назад, не купив. Продавец равнодушно поставил Еву на место. Через три дня, томимый смутным беспокойством, Алексей вернулся, чтобы купить альбом, но его уже не было. Он побродил немного по городу, потом, внезапно для себя, зашел в авиакассу и вместо Дюрера купил билет в город на Волге. Дома, для того чтобы оправдать поездку, он выдумал несуществующий предлог.
В первый же вечер в родном городе он опять пошел к Наташе. В тот его приезд они встречались неделю. Попутно он действительно делал какие-то дела, но каждую ночь проводил у нее. Это было летом. Ее родители с девочкой жили на даче. И опять ему было с Наташей удивительно хорошо. Она не будила в нем страсть. Она словно лиана льнула к нему своим гибким телом, и он чувствовал убаюкивающую нежность ее прикосновений и пил ласку с ее ладоней, будто с листьев, отлично понимая, что выпить все невозможно, так глубок и полон был источник. И он был уверен, что, когда только будет нужно, он снова прильнет к этому ручейку, и она опять достанет из недр целительный бальзам, чтобы напоить его, как всегда. А потом он опять уехал. Тут его закрутили уже настоящие дела с машинами, и в город на Волге он попал снова только через несколько лет.
57 
