76 
— Постараемся сделать так, чтобы вы как можно скорее обменяли квартиру и переехали к нам! — Серов серьезно пожал ему руку.
Через минуту после того, как они загрузили свое море вещей и отец едва успел выпрыгнуть — последним из провожающих, — толпа отхлынула от вагонов, и их поезд тронулся. Родительскую квартиру, кстати сказать, вместе с дачей им удалось обменять на московскую через год.
Ну а дальше наступил черед каторжной, бессменной работы, которая Наташе была не в тягость, а в радость. Для нее закончилась полоса неудач. Благоприятные обстоятельства следовали сказочной чередой. Все пригодилось — и опыт рутинной работы, и умение читать лекции, и настойчивость, и дар убеждения в разговорах с высоким начальством. Защита докторской прошла на ура. И Наташа узнала успех и признание. Что немаловажно, к ней потекли ее собственные деньги. Научные идеи реализовывались одна за другой. Они приносили доход. Она создала и возглавила лабораторию, которая вскоре стала очень престижной. Ее работы вызвали большой интерес в разных странах. А дома ждал друг, ее муж. Все состоялось, как в детских снах. И ей не жалко было ни потраченных лет, проведенных в крысятнике, ни бессонных ночей за листами бумаги, ни даже того, что постепенно вырастала дочка.
Ресторан заполнялся людьми. Из вестибюля прекрасно обозревался весь зал. Алексей видел в нем разных женщин. Многие явно кокетничали. Другие были, как устрицы, равнодушны. Наташа была просто спокойна. Она сидела за столиком, отгороженная от всех воображаемой стеклянной стеной, и Алексей понял, что стена эта называется независимостью. Наташа глядела перед собой задумчиво-беспристрастно, и было видно, что ее нисколько не занимает, какое впечатление она производит на других. Он знал за ней эту привычку — выглядеть отстраненной. Несколько раз сам проверял — если спросишь ее что-нибудь, тут же ответит, но думает всегда о чем-то своем. Он представил, как подойдет сейчас к ней, и почувствовал необъяснимое желание уничтожить эту ее стену, смять ее, растоптать. Он хотел владеть ею полностью, так, как раньше. Владеть ее мыслями, а заодно телом. Что значит секс для свободной женщины? Не домашняя обязанность подчиняться мужу, а сиюминутная прихоть и острое удовольствие, возникающее по мере надобности. Привязать к себе женщину навсегда — вот в чем жестокая доблесть мужчины. Раньше он был уверен, что эта задача решена. Теперь ему показалось, что нет. Алексей вспомнил свою хорошенькую и преданную Алену, представил свою прекрасную квартиру, роскошную дачу. Разве он не был доволен этой жизнью? Был. Тогда зачем Наташа?
Он задумался.
С Наташей он был бы, конечно, другим. Молодец, она добилась все-таки своего! Ну а он? И он тоже добился. Что хорошего он нашел бы на автомобильном заводе, или в институте, или даже в конструкторском бюро? Тракторы бы, что ли, проектировал? Да кому они нужны? Сидел бы, гнул спину за пыльным кульманом и потихонечку спекулировал джинсами… А сейчас он уважаемый человек…
Но в то самое время, когда он делал последний шаг к столику, за которым сидела Наташа, он отчетливо вспомнил суть своего первого студенческого изобретения и тот восторг, который он ощутил у испытательного стенда, когда у него удачно прошел его первый опыт. И ему вдруг стало безумно жаль, что годы ушли и этот щенячий восторг никогда уж не повторится.
Он молча сел рядом с Наташей и поцеловал ей руку.
14
Петербург встретил Славика Серова отчужденно. Он ехал сейчас той же самой дорогой, по которой два дня назад ехала его жена. Он даже остановился при выезде на Московский проспект почти в том самом месте, где и она, чтобы навести справки о дальнейшем маршруте. Это, правда, с большой натяжкой могло отдавать мистикой, так как Московский проспект был самой крупной, удобной, прямой магистралью, выводившей из города поток машин на дорогу М 10, ведущую в Москву. И, спросив у уличного продавца путь на север, на ту улицу, где должен был находиться ресторан, в котором намечался банкет, Славик Серов купил две пачки сигарет и поехал дальше.
К вечеру крупные магистрали затянулись сероватой дымкой смога, и хотя вдоль дорог горели яркие фонари, видимость оказалась неважной, и Славику приходилось прищуривать и без того уставшие за день езды глаза. Все, что касалось зрения, было ему понятно как доктору-офтальмологу, но почему-то те небольшие проблемы, которые возникли у него самого, были ему неприятны. И сейчас, анализируя то, что вдаль он видит прекрасно, но названия на карте, напечатанные мелким шрифтом, не разбирает совсем, он с раздражением подумал, что у него развивается обычная возрастная дальнозоркость, а значит, приближается старость.
76 
