103 
— Даже не знаю. Раньше — да. Раньше она обязательно сказала бы мне об этом. Но после всего… Я просто не знаю, инспектор.
— Можно забрать это письмо?
— Конечно. Вы будете искать ее, инспектор?
— Поручу своим людям найти ее.
Линли задал остальные интересующие его вопросы, но в результате узнал только, что Сесилия, написавшая записку Юджинии Дэвис, была сестрой Сесилией Махони, близкой подругой Юджинии Дэвис и монахиней монастыря Непорочного зачатия. Сам монастырь располагался на Кенсингтон-сквер, где долгое время проживало семейство Дэвисов.
— Юджиния перешла в католицизм, — поведал Ричард Дэвис. — Она ненавидела своего отца: тот, стоило ему спуститься с кафедры проповедника, из смиренного святоши превращался в бесноватого маньяка. И она решила, что лучшей местью за несчастливое детство будет отказ от отцовской веры. По крайней мере, так она мне сказала.
— Значит ли! это, что ваши дети были крещеными католиками? — спросит Линли.
— Нет. Конечно, если Юджиния вместе с Сесилией не крестила их тайно от меня. Иначе с моим отцом случился бы удар. — Дэвис улыбнулся. По-своему он тоже был довольно деспотичным патриархом.
Линли спросил себя: не скрывается ли за этой внешней любезностью и обходительностью такой же патриархальный деспотизм? Но об этом, конечно, лучше было спросить у Гидеона.
Гидеон
1 октября
К чему это все, доктор Роуз? Вы просите меня записывать не только мои воспоминания, но и сны, и мне остается лишь гадать, знаете ли вы, что делаете. Вы просите меня записывать все мои мысли, даже случайные, просите, чтобы я отбросил вопросы о том, что они значат, или что из них следует, и смогут ли они в конце концов стать тем ключом, который отомкнет замок моей памяти. Мое терпение истощается.
Папа сообщил мне, что ваша предыдущая практика в Нью-Йорке в основном была связана с нарушениями питания. Да, он разузнал про вас все, что смог (потребовалось несколько звонков в Штаты), потому что он не видит улучшения в моем состоянии. Он начинает спрашивать меня и себя, есть ли польза в том, что я все больше времени трачу на копание в жалких останках прошлого, вместо того чтобы заняться настоящим. «Господи, да она никогда не работала с музыкантами! — воскликнул он, когда разговаривал со мной сегодня. — Она вообще не знает, как работать с артистами. Так что у тебя есть выбор: или продолжать набивать ее сундуки деньгами, ничего не получая взамен — а насколько я могу судить, именно это и происходит, — или попробовать что-нибудь другое».
«Что?» — спросил я его.
«Если ты так уверен, что ответ лежит в психиатрии, то, по крайней мере, обратись к специалисту, который займется твоей проблемой. Твоя проблема — скрипка, Гидеон, а вовсе не то, что ты помнишь или не помнишь из своего прошлого…»
Я перебил его: «Рафаэль рассказал мне».
«Что?»
«Что Соню утопила Катя Вольф».
Наступило молчание, и, поскольку говорили мы не при личной встрече, а по телефону, я мог только догадываться о том, что написано на папином лице. Наверное, его лицо застыло, как будто все мышцы окаменели, а взгляд обратился внутрь. Рафаэль, открыв даже го немногое, что он мне сказал, нарушил договор двадцатилетней давности. Папе это не понравилось, я точно знаю.
«Как это случилось?» — спросил я.
«Я отказываюсь обсуждать это».
«Поэтому мать и ушла от нас, да?»
«Я же говорил тебе…»
«Ничего ты мне не говорил. Ни-че-го. Раз тебе так хочется помочь мне, почему не поможешь с этим?»
«Потому что прошлое не имеет никакого отношения к твоей скрипке. Зато копание в том, что было и чего не было, обсасывание каждого нюанса и забивание головы ненужными мыслями отлично помогает отгородиться от настоящих вопросов, Гидеон».
«Я делаю то, что в моих силах».
«Чушь. Ты танцуешь под ее дудку, вот и все».
«Это несправедливо».
«Я скажу тебе, что несправедливо. Несправедливо — это когда тебе говорят отойти в сторону и смотреть, как твой сын ломает свою жизнь. Несправедливо — это когда четверть века живешь исключительно ради блага своего сына, ради того, чтобы вырастить из него музыканта, которым он мечтает стать, а он при первой же трудности пускает все коту под хвост. Несправедливо это когда ты вкладываешь в своего ребенка всю душу и строишь с ним доверительные отношения, каких у меня с моим отцом и быть не могло, а затем видишь, как вся его любовь и преданность отнимаются у меня и отдаются тридцатилетней психологине, которой и похвастаться нечем, кроме как восхождением на Мачу-Пикчу,[20] и то неизвестно, не пришлось ли ее нести на руках».
103 
