81 
Такой он был человек – многое человеческое было ему совершенно чуждо.
Теперь Владимир сидел в дежурной комнате, поглядывал в большое окно на абсолютно пустой вечером перрон и ждал двадцати трех тридцати. Ровно в двадцать три тридцать он выйдет на перрон и пройдет его два раза из конца в конец, а затем осмотрит зал ожидания, зал автоматических камер хранения и буфет их маленького вокзала – чтобы к приходу фирменного «Северного Кавказа» в двадцать три сорок одну все было чисто. За те полгода, что он работал, были достигнуты определенные успехи в наведении образцового общественного порядка на патрулируемых им территориях пассажирской железнодорожной станции и привокзальной площади. Владимир задержал, например, осмотрщика с ПТО Николая Бибу и его дружка, нигде не работающего некоего Смирнова А.П., в момент хищения ими из грузового вагона двух коробок печенья «Праздничное». На хрена им снилось это печенье, ни Колька, ни Смирнов А.П. не знали. Сначала подумали, что, может, в коробках лосьон или одеколон, то есть не подумали даже, а так, без всякого основания понадеялись. Очень надо было выпить. А когда на свету, выбравшись из парка, рассмотрели, было уже поздно – все равно уже валялась в междупутье сорванная ими пломба и зияла тьма за сдвинутой дверью вагона. Решили печенье ближе к утру сдвинуть Анжелке из вокзального буфета – либо за пару портвея, либо за бутылку самопального. Тут их сержант и повязал. При задержании Смирнов А.П. хотел оказать сопротивление, но гражданин Биба его остановил словами: «Брось! Володька только из Афгана, вэдэвэ!» – и Смирнов А.П. передумал... Успешно также вел Владимир борьбу и с антисоциальными элементами, избравшими, конечно, вокзал местом своей ночной жизни. Известную в поселке бабу Нину – очень тощую пятидесятилетнюю женщину с удивительно смятыми чертами лица, всегда с мокрым подолом, в сползающих с пропитых ног чулках – он отправил куда следует сразу же, во второе свое дежурство. И добился-таки, что ее наутро не отпустили. Дружка ее, глухонемого Сеню, толстого малого, летом и зимой ходившего в лопнувшей на спине куртке из искусственной кожи, Владимир методично, ночь за ночью, поднимал спящего со скамейки и, крепко держа за кожаный скользкий рукав повыше локтя, выводил за пределы своей патрульной компетенции. Больше ничего сделать он не мог, любые исправительные и медицинские организации с Сеней возиться отказывались. Ведя немого, Владимир объяснял ему, что и с физическими недостатками люди учатся в специально созданных государством школах, работают, принося обществу посильную пользу, на спецпредприятиях, а потом, проявляя силу воли, пишут книги. Сеня упрямо молчал, а за углом, в переулке, выведенный с привокзальной площади, останавливался и, дождавшись, пока сержант удалится на безопасное расстояние, доставал из-под кожанки пузырек меновазина и с удовольствием выпивал. Затем, в качестве положенного подгулявшему человеку неприятия власти, поворачивался лицом к ушагавшему милиционеру, рылся в штанах и долго стоял посереди дороги, будто опираясь на поблескивавшую под доходившим от станции светом струю... Впрочем, постепенно он перебазировался на автовокзал. Простых же алкашей вытеснила жизнь.
Так что этим июльским вечером Владимир собирался совершить обход, если честно сказать, просто для порядка. Пока же, сидя в дежурке, дочитывал местную газету. Не все из того, что писалось в последнее время в газетах, говорилось по радио и телевидению, Владимир полностью одобрял. В принципе он и сам считает, что давно надо было навести порядок, к примеру среди отдельных начальников, которые вели себя неправильно, используя служебное положение для обогащения в личных целях, и нетактично по отношению к рядовым товарищам. Брали, допустим, за должность инспектора в БХСС – простого инспектора, это ж до чего мы дошли – не меньше трех тысяч рублей! Не возражал он, конечно, и насчет пьянства и алкоголизма. Совсем уже люди голову пропили. Хотя шампанское дома на праздник или даже портвейна хорошего, не бормоты, сам мог выпить. Под закуску, конечно. Также понимал Владимир и полностью поддерживал и многое другое. И только одно ему не совсем нравилось: именно, что слишком много об этом стали писать в газетах и говорить по телевизору. Это он не совсем понимал, считая, что для наведения правопорядка есть органы, ну можно на помощь общественность призвать в лице хороших, проверенных ребят из оперотряда, можно даже и обсудить все на закрытых собраниях, чтобы объяснить людям политику... Но в газетах писать – это уж не бдительно получается. Потому что всем известно, и на занятиях об этом говорили еще в учебке, что наши газеты, все до единой, выписывает цэрэу, внимательно читает, а потом снабжает этими фальшивками предателей и клеветников с разных голосов.
81 
