Особенно,... 
51 
Она кивает и убегает. Еще некоторое время я слышу ее шаги, потом все затихает – и я слышу только пьяные выкрики в триклинии. Вокруг ночь. Дворец Вара. Пол пытается иногда уехать из-под меня, покачивается, как палуба корабля.
Меня никогда не укачивает. Даже в шторм.
Я встаю. Кажется, пора найти латерну.
* * *
Когда я возвращаюсь, в триклинии стоит мертвая тишина.
Они стоят напротив – седоволосый уродливый Сегест, царь хаттов, и высокий красивый Арминий, царь херусков. Друзья римского народа, граждане Рима.
Варвары, готовые поубивать друг друга. Варвары, которым даровано римское гражданство.
Это обычный шаг, чтобы принести Pax Romana – Римский мир в завоеванную провинцию.
Сегест кипит от ярости, Арминий спокоен.
– Ты искалечил моего человека, – говорит Сегест медленно.
Глаза его сверкают. Он покачивается, лицо потемнело. Кажется, германский вождь выпил слишком много римского вина.
– Я заплачу виру, – говорит Арминий ровным голосом.
Я снова восхищаюсь царем херусков. Он держится как древние патриции.
– Вира! – с презрением говорит Демериг. – Кому нужна твоя вира! Даруг был воином, теперь он даже задницу подтереть не в состоянии. Ты лишил меня хорошего воина!
Кажется, разговор идет о знакомом мне типе – с которым я едва не схватился на рынке. Что ж… возможно, Арминий, вытаскивая меня из проблем, нашел проблемы для себя.
– Приношу свои извинения. – Голос Арминия по-прежнему ровен.
В Риме бы сказали – прекрасное воспитание. И голос крови, несомненно. Только в этом варваре нет ни капли крови Ромула.
– К Локи твои извинения! – срывается Сегест.
– Ну зачем же так кричать? – холодно спрашивает Арминий. – Я и так прекрасно тебя слышу, благородный Сегест.
Как же они не любят друг друга! Я смотрю на словесную схватку двух варварских царей и икаю. Про… ик!… клятье. Этого еще не хватало.
Квинтилий Вар поднимается на ложе, делает жест начальнику охраны – пропретору положена центурия личных преторианцев, – тот кивает. Понятно. Исчезает в дверях.
– Ты выскочка, – говорит Сегест на плохой латыни. Он уже взял себя в руки, но в голосе германца дрожит ярость. – Ты всегда протягиваешь руки к тому, что не твое. Думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься?
– Правда? – Арминий спокоен. – Что ты имеешь в виду, благородный Сегест?
Действительно, что он имеет в виду? Я задумываюсь.
Его голос ровен и спокоен. И только в слове «благородный» проскальзывает ирония, которую, возможно, противник не заметит. Нет, замечает.
Пока Сегест багровеет и злится, я наливаю себе вина из ближайшего кувшина, как следует разбавляю его водой – она льется мимо, заливает скатерть и стол. Свою салфетку я оставил где-то на ложе. Ну и Тифон с ней.
Поднимаю чашу и пью.
Вино. Засуха в горле такая, словно я по пути в латерну и обратно повторил подвиг греческих наемников из «Анабазиса» – пешком через раскаленную пустыню, с боями и засадами. Когда опускаю кубок, два других германца схватились врукопашную… Арминий и Сегест продолжают стоять, глядя друг на друга.
Хорошо, что перед застольем у варваров забрали оружие.
Слышу голос Вара:
– Прекратить! – и выхожу.
Краем глаза замечаю, как в триклиний вбегают солдаты личной охраны полководца. Пока Вар управляет Германией, он фактически совмещает эти должности – полководца римского войска здесь и губернатора провинции. Германия считается провинцией принцепса – в отличие от сенаторских, где мир царит давно и надежно, принцепс взял под личное управление проблемные
земли.
Иду по коридору. Сзади шум и вопли, которые, правда, быстро стихают. В центре атрия бьет фонтан, вода падает в небольшой бассейн. Атриум одной стеной выходит в открытое пространство, в перистиль, окружающий сад. Оттуда тянет сырым запахом земли и густым ароматом цветов.
Туда я не пойду, наверное. Дом Вара огромен. У меня сознание проясняется вспышками. Я слишком много выпил. Слишком много.
Слишком.
В следующее мгновение я умываюсь холодной водой, плещу себе на шею и затылок. Холод освежает. Вода стекает по лицу, капли застревают в бровях. Я отряхиваю руки и смотрюсь в круглое бронзовое зеркало.
Что, Гай Деметрий Целест, тяжко? Из отражения смотрит на меня помятый квирит. Я иду. Проклятье, как здесь все запутанно.
Наверное, я сворачиваю не туда. Это какой-то внутренний сад, другой перистиль, поменьше – колонны другие, из крашеного дерева. В темноте горят светильники у выхода на веранду. Желтые пятна, вокруг которых кружат насекомые. Я сажусь на край бассейна, хлопаю себя по лицу. Вот, зараза, кусачие.
51 
