Комары. Сижу в темноте и гляжу наверх. Звезды.
Недалеко от меня белеет в темноте лицо Юноны. Наверное, Юноны. Я не вижу остального тела богини, не вижу, что у статуи в руках, – все выкрашено цветной краской, а в темноте можно разглядеть только кисти рук и лицо – и то только потому, что они светло-розовые. В темноте этот цвет все равно что белый.
Смотрю на богиню. Что, Юнона, поделишься мудростью?
Надо мне меньше пить.
И вдруг слышу, как она смеется. Богиня смеется. На один голос, затем на два. Я зажмуриваюсь, мотаю головой – сплю? Вроде нет. Богиня смеется? Что ж… я смотрю на нее, суровую и страшную в темноте, зеваю. Имеет право.
К одному женскому смеху вдруг добавляется другой. Богиня смеется разными голосами. Я выпрямляю спину. Возможно, хитон на ней синего цвета. Синий – цвет смерти.
Голос. Богиня что-то говорит. Я прислушиваюсь, звуки незнакомой речи… германской! Хотя в женском исполнении этот язык не такой варварский по звучанию. Он даже почти красив.
Наконец я вижу огонь свечи в глубине сада. Он трепещет на сквозняке. Комар противно жужжит над ухом, я отмахиваюсь. Левый локоть начинает чесаться, я яростно деру его ногтями. Под пальцами – опухлость. Проклятые комары.
Я слышу голоса, которые начинают вести беседу. У Юноны что – много голосов? И я не особо верю в богинь, которые беседуют сами с собой в саду пропретора в самом центре Германии.
Я встаю. Иду, пошатываясь. Боги, как же я напился.
Кое-как дохожу до богини, гляжу ей в лицо. В темноте оно белеет, раскрашенные зрачки смотрят мне в сердце.
В следующий момент, чтобы не упасть, я хватаюсь за богиню. Ее рука поднята полукольцом. В это полукольцо, как в окно, я гляжу в сад. Там бьется огонек свечи – желтый.
Вокруг него – женские силуэты. Тоже богини, видимо. Такая сходка посреди ночи.
Я моргаю. Лицо боги с одной стороны, ее рука с другой ограничивают обзор, отчего видимое обретает особую четкость и яркость. Пусть даже я изрядно накачался вином. Все как сквозь
дымку.
«- В этом доме все прекрасно, единственное – слишком узкие окна, – сказал один философ архитектору.
– Узкие окна придают виду особую прелесть, – ответил один архитектор философу. – Когда атомы вида смешиваются с атомами окна… и так далее». Забыл.
Но сказано верно.
Атомы темного сада, освещенного атомами свечи, смешиваются с атомами тонких девичьих силуэтов, и все это смешивается с атомами каменной богини. Я смотрю.
Потом понимаю, что девушек много. И они все – германки, варварки. Юные и прекрасные. Ну, я так думаю. Я же не вижу ничего, кроме их силуэтов.
Девушки болтают, смеются и гоняются друг за другом – а позади меня гремят цимбалы и трубы, звенят кифары, громовые голоса… лучше бы им там и остаться.
Над садом – звездное небо.
Девушки затевают беготню. Они совсем рядом. Мы с богиней стоим как единое целое. Одна из девушек, что чуть пониже, пробегает мимо статуи – с другой стороны от меня. За ней еще одна, повыше. Смех рассыпается маленькими серебряными колокольчиками, опускается, пропадает в траве, в цветах. Высокая девушка теряет свою подругу, останавливается на дорожке с той стороны… Длинные волосы.
Я неожиданно чувствую ее аромат. Странно.
Никогда не отличался особой чувствительностью к запахам.
Но сейчас я чувствую. Она пахнет бедой. Она пахнет жизнью, юностью, чистотой и яростью. Она пахнет юностью, длинными ногами под платьем, ступающими по земле упруго и нежно.
Когда она уходит, я все еще чувствую этот аромат. Так пахнет беда.
Только этого мне сейчас и не хватало. Я приехал, чтобы найти и покарать убийцу брата, а сам подглядываю за варварскими девушками. За германками – юными и прекрасными.
Кстати, а что они здесь делают? Личные наложницы Квинтилия Вара?
Что, Гай, интересно?
Я поворачиваюсь, наконец отлипаю от статуи – руки в темной краске – и делаю шаг, другой. Дом, освещенный светильниками, слегка покачивается передо мной.
Ничего, ничего.
Делаю шаг и другой. Набираю скорость. Прохожу мимо куста, подстриженного в форме зайца, – слева и куста, подстриженного в форме сидящего хрен знает чего, – справа. До дома остается несколько шагов. Еще чуть-чуть, и я оставлю девушек-богинь в покое и вернусь в дымный, потный мир земных мужчин…
В следующее мгновение она выбегает мне навстречу.
Пауза.
Прямо как в трагедиях Эсхила. Или в комедиях Теренция, когда…
Высокая. Пожалуй, не такая высокая, как германцы-мужчины, что пируют сейчас с Варом, но…