Сегест. Какое знакомое имя… что?!
– Дочь царя хаттов? – спрашиваю я. Она улыбается.
– Да.
Это многое объясняет. Хотя… я почему-то рад, что Сегест терпеть не может красавца Арминия – и вряд ли подпустит его к своей дочери. Арминий – мой друг, но этому я рад.
– Мой брат, – говорю я. – Луций… ты знаешь, кто его убил?
Она вскидывает взгляд. Темным огнем словно опаляет мне лицо.
– Нет!
Она боится? Прежде чем я успеваю что-то сказать, она разворачивается и идет от меня. Быстро. Проклятье! Не уходи. Не смей уходить!
В два шага я догоняю ее и хватаю за руку. Прикосновение к ее коже обжигает. У меня перехватывает дыхание на мгновение… на два мгновения. Под пальцами бьется ее сердце.
– Скажи мне, – говорю я хрипло.
В следующее мгновение меня толкают в грудь. Что-то черное и маленькое. И злобное. И, Тифон побери, какого ей надо?! Отпускаю руку германки.
Я отступаю на шаг – скорее от неожиданности. Между мной и Туснельдой стоит та старушенция – нянька, которую я видел утром вместе с германкой.
Нянька шипит, как кусок мяса на алтаре. В ее руке вдруг появляется короткий кинжал. Блеск металла. Я поднимаю брови. О-очень смешно.
– Скажи мне, – говорю я через голову няньки. Туснельда потирает запястье. – Скажи мне, если что-то знаешь о моем брате. С кем он встречался в лесу? В той хижине?
Германка смотрит на меня – с сожалением? с презрением? с жалостью? – и идет прочь. Я вижу ее затылок, изгиб ее шеи… стискиваю зубы.
Она пахнет бедой.
– Пожалуйста! – кричу я. Крик мечется в пространстве атриума, над бассейном с фонтанчиком – я слышу журчание воды. Над розами и настурциями. Над статуей молодого Августа – бронзового и бесстрастного, как бог.
Туснельда вдруг останавливается. Потом поворачивает голову и смотрит на меня.
– Это… опасность, римлянин Гай, – говорит она наконец. Серые глаза. – Не надо ворошить пепел. – Ее губы искривляются на мгновение. – Ты много не знать.
Она поворачивается и уходит. Нянька в черном смотрит на меня так, словно собирается вспороть мне внутренности своим крошечным ножиком.
Я смотрю вслед германке.
Туснельда.
Луций.
Я «много не знать». Но я узнаю.
Глава 9
Опасное сходство
На круглом боку шлема сверкнул луч солнца, ударил в глаза.
Секст моргнул, прищурился. Зевнуть, что ли? Ага, если центурион заметит, неприятностей хлебнешь полной ложкой… Нет уж, лучше потерпеть, решил он. Выпрямился.
Легион лихорадило с самого утра. По лагерю катились слухи – волнами. Мол, на самом деле новый легат – настоящий зверь. Столичная штучка. «Тога». Истинный «паганец», как принято называть на военном языке гражданских, – клеймо ставить
некуда.
Но зато он родной брат старого легата, который был отличным командиром, – что уже неплохо. В отличие от трибунов, простые «мулы» не испытывали заранее неприязни к назначенному из Рима легату. Скорее наоборот. Говорят, новый легат служил прежде в Африке. А скоро прибудет с проверкой легиона. И главное… главное: он брат Луция Деметрия Целеста.
Хорошо это или плохо, покажет время. Легионер Секст Виктор скосил глаза – влево. Головы, лица, лица. Шлемы сверкают. Всеобщее построение легиона на санктум преториум – главной площади лагеря. Вторая когорта смотрелась неплохо. Еще бы. Начищенные и смазанные маслом доспехи сверкали, подбородки чисто выбриты, оружие в порядке. В глазах «мулов» – положенная истовость.
Первая центурия второй когорты Семнадцатого Морского легиона. «Мы – лучшие!»
– Равняйсь! Смирно! – скомандовал центурион. – Вольно.
Развернулся, прошел вдоль строя и встал справа – на свое место. Секст сделал «вольно» и незаметно почесал руку.
«Скорей бы уже закончить и на обед», – подумал он и все-таки зевнул.
* * *
Все лагеря легионов строятся одинаково – раз сделав удачную вещь, мы сохраняем ее навсегда. Поэтому в любом лагере любого легиона в любом уголке владений Рима я всегда знаю, где находится палатка офицеров, где – площадь, посвященная Гению легиона, а где – отхожие места или место наказаний.
Ну хоть с этим проблем не будет.
Я зеваю так, что рискую порвать мышцы, связывающие нижнюю челюсть с верхней.
На кровати лежит белая туника.
В моих руках – вычурный шлем из луженой бронзы. В эллинском стиле. Он достался мне в наследство от Луция. Из темного металла, в грубых завитках – виноградная лоза, вьющаяся вокруг головы. Весит шлем столько, что нужна каменная шея, чтобы носить его. Очень сомневаюсь, что Луций часто его надевал. Парадная вещь.