Я поворачиваюсь на пятках и иду, преодолевая сопротивление занемевших мышц, к палатке принципии. Два караульных легионера смотрят на меня, но послушно вытягиваются по струнке, когда раб показывает им приказ Августа.
Я откидываю полог и делаю шаг внутрь…
Темнота. Стою, щурюсь. После яркого солнца за порогом здесь почти ничего не видно. Плотная ткань пропускает не так много света, поэтому некоторое время я вижу только отпечатки солнечных бликов, прыгающие на темном фоне. Жмурюсь, открываю глаза. Так лучше.
Отпечатки еще не исчезли, но теперь я вижу коренастого человека в телесном кожаном панцире, стоящего ко мне спиной у стола. Клапан палатки хлопает за моей спиной. Человек поворачивается, видит меня.
– Какого?… – говорит он. Вздергивает голову, я вижу выбритый подбородок, тяжелый, неуступчивый.
Я поднимаю руку.
– Приветствую тебя, воин.
Излом его бровей становится хмурым и недовольным.
– Кто ты, Тифону в задницу железный гвоздь, такой? – говорит он.
Ну, можно было и повежливей, конечно.
– Гай Деметрий Целест, – улыбаюсь я. – Возможно, вы обо мне слышали?
Пауза. Изменения в его лице напоминают разрушение многоэтажного здания, подточенного дряхлостью и сыростью.
– Новый легат?
– Совершенно верно.
– Префект лагеря Спурий Эггин, – представляется человек.
Эггин? Что ж. Это многое объясняет…
Я о нем уже слышал – от Тита Волтумия, старшего центуриона. Человек, который назначает одного из старших офицеров легиона руководить командой, распинающей варваров. Это означает неприятную тяжелую и малопочтенную работу, с которой справится и младший оптион десятой когорты. Что произошло между этими двумя, интересно?
Спурий Эггин – невысокий, крепкий. Лет пятидесяти, но очень крепкий. Короткая красная шея. Круглая голова. Нос круглый, пористый. Глаза маленькие, словно вдавленные в круглое лицо. По шее идет белый след старого шрама.
Еще бы. Префектом лагеря может стать только бывший примипил – первый центурион, выслужившийся из самых низов. Как я слышал, Эггин получил свой первый чин центуриона – младшего центуриона десятой когорты – на общей сходке, единогласным решением воинов. Такое редко, но бывает. Значит, Эггин начал служить еще до того, как Август сделал назначение центурионов своим личным правом.
На Эггине короткий кожаный панцирь, в руках – калам для письма. Я вижу короткие пальцы префекта, испачканные чернилами. Он смотрит на меня без всякого подобострастия. Он мне нравится… и не нравится одновременно.
– Что привело вас сюда, легат? – спрашивает Эггин.
Скорее не нравится, решаю я.
– Хороший вопрос, префект лагеря Эггин. Это ведь Семнадцатый легион, я правильно понимаю?
Эггин дергает уголком рта. Но лицо его спокойно. Равнодушно-холодный взгляд.
– Верно.
Я киваю и прохожу в палатку, поближе к жаровне. Протягиваю руку над горящими углями, чувствую ладонью поднимающееся от них тепло. Жар. Эггин за моей спиной ждет. Это напоминает камень, стоящий за твоей спиной.
– Прекрасно, – говорю наконец. Поворачиваюсь к префекту. – Значит, я не ошибся.
Эггин на мгновение вздергивает брови. Они почти белесые, что странно – при его темной шевелюре.
– Легат?
– Хорошая сегодня погода, верно, префект?
Эггин пожимает плечами. В этом движении я чувствую некий оттенок раздражения.
– Для Германии, – уточняю я. – Хорошая для Германии.
Он щурится. Но он хороший солдат, поэтому он ждет, когда этот легат – то есть я – выскажется.
– Солдаты уже завтракали, насколько понимаю? – спрашиваю я внезапно.
Эггин моргает. Но быстро берет себя в руки.
– Да, легат.
– Очень хорошо. – Я поворачиваюсь к жаровне и вытягиваю ладони над тлеющими углями. Хорошо. Усталые пальцы расслабляются.
– Легат?
– Знаете что. Я бы хотел видеть всех трибунов здесь. Через… – Я задумываюсь. – Скажем, через полчаса. Префекта конницы тоже.
Если Эггин и удивлен и раздосадован, он старается ничем не выдать своих чувств.
– Но…
– Постарайтесь, я вас очень прошу, Спурий Эггин.
Он вытягивается. Старый солдат, да.
– Понял.
Думаю, трибуны сейчас находятся не в лагере, поэтому Эггину придется приложить некоторые усилия, чтобы найти и известить их. Смешно.
– Разрешите, я отдам распоряжения?
– Конечно, конечно.
Он идет к выходу из палатки.
– Префект, – окликаю я его.
Эггин останавливается. Широкая спина словно излучает раздражение. Он поворачивается ко мне – лицо каменное.