30 
Возможно, дядя был прав. Мне трудно судить, ведь я не знал матери, но я всегда был упрямым и нетерпеливым, отличаясь характером и от отца, и от Жужанны. Когда мне угрожали, я кидался в драку. Поэтому, вопреки недовольству дяди и его странной вспышке, я не собирался сдаваться и покорно молчать.
– Я не имел в виду непочтительное отношение к традициям. Я люблю нашу семью и чту ее устои. Но феодализм не имеет ничего общего с традициями нашего рода. Феодализм – это рабство и потому он безнравствен по своей природе.
Дядин гнев утих, однако его глаза по-прежнему как-то странно, по-звериному блестели, и этот блеск пугал меня сильнее, чем вспышка ярости. Потом дядя улыбнулся, его полные красные губы разошлись, обнажая на удивление крепкие, как у молодого, зубы.
– Ах, милый мой Аркадий! Я так давно живу на свете, что устал от жизни. Но твоя молодость и неопытность напоминает мне то далекое время, когда я сам был твоего возраста. Как приятно было бы вновь сделаться идеалистом, относящимся к жизни с наивным восторгом. Тридцать лет назад таким же был твой отец – пылким, готовым защищать принципы справедливости!
Дядя нахмурился.
– Вскоре ты поймешь ошибочность своих мыслей, как в свое время понял твой отец, а еще раньше – его отец. Мой брат поначалу тоже был весьма романтической натурой.
Я попытался вернуть нашу беседу к положению крестьян, но дядя напрочь отказался говорить на эту тему, а стал обсуждать свои планы, связанные с поездкой в Англию. Он предполагал отправиться туда в конце будущего года, когда здоровье Жужанны окрепнет, а наш малыш немного подрастет. Я пообещал дяде сделать все, что в моих силах, и связаться с конторами по торговле недвижимостью (дядя намеревался купить большой загородный дом или поместье).
Как бы ни впечатляла меня дядина щедрость, мне было неприятно слушать его пренебрежительные отзывы о моей матери и столь же пренебрежительные разглагольствования касательно моей наивности. Вероятно, у аристократии не осталось другого средства защиты, нежели оскорбление людей с прогрессивными взглядами и издевательство над идеями равенства. Я решил отныне держать свои суждения при себе. Как-никак, дядя значительно старше меня, и я не вправе пытаться переделать его мировоззрение. Но когда замок и все владения перейдут ко мне (думаю, это вопрос нескольких ближайших лет), я ни за что не стану продолжать феодальные "традиции" рода Цепешей.
Я, что называется, прикусил язык и больше не спорил с дядей. Вскоре мы расстались. К девяти часам вечера я вернулся домой и нашел Мери уже в постели. Я не стал засиживаться и тоже лег, забывшись беспокойным сном, полным тяжелых сновидений.
* * *
Следующий день (правильнее сказать, сегодняшний, когда я пишу эти строки) прошел намного приятнее. После полудня я отправился в замок и узнал, что Ласло привез туда дядиного гостя – некоего мистера Джеффриса, молодого англичанина, путешествующего по Трансильвании. Насколько я знаю, владелец бистрицкой гостиницы приходится нам дальним родственником и всегда красочно расписывает иностранным путешественникам дядин замок, отзываясь о нем как об уголке ожившей истории и предлагая туда съездить. Дядя всегда рад гостям, принимает их с необычайным гостеприимством и не берет с них ни гроша. В обязанности моего отца входило вести переписку с потенциальными визитерами и быть их гидом, когда они приезжали в замок.
Вот еще одна дядина странность, которой я не мог найти разумного объяснения. Он сторонился даже собственных слуг, общаясь только с нами, и в то же время охотно раскрывал двери замка для совершенно незнакомых людей. Тем не менее я обрадовался приезду англичанина. Мне не терпелось услышать новости из английской жизни, ведь еще совсем недавно я думал об Англии как о своей второй родине.
Я сразу же отправился повидать мистера Джеффриса. Ему отвели одну из комнат для гостей в северном крыле замка. Англичанин оказался долговязым блондином с лицом молочно-белого цвета (такие лица всегда легко краснеют), приветливым и без малейших признаков пресловутой английской чопорности. Он буквально воспрянул духом, встретив в замке хоть одного человека, говорящего по-английски. Ему удалось кое-как объясниться на ломаном немецком с горничной Хельгой, остальные две горничные не знают ни английского, ни немецкого. Джеффрис испытал тягостное состояние "безъязычия", знакомое каждому, кто попадает в чужую страну, не умея объясняться на местном наречии (нечто схожее испытывал и я, попав в Лондон, хотя мне казалось, что я в достаточной мере знаю английский и могу на нем говорить). Раздосадовало гостя и то, что дядя не говорит по-английски и беседовать с ним придется на немецком языке, в котором Джеффрис не силен. Естественно, он с благодарностью принял мое предложение быть переводчиком во время их разговоров.
30 
