Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
43 
Я его поцеловала; он взял меня за руку, на глазах у него выступили слезы.
— Господь наконец-то сжалился над нами, — вздохнул он. — Просто не представляешь, сколько бессонных ночей я провел, зная, что ты в руках повстанцев. Мы никогда тебя не забывали, ни на один день. Молились за тебя. Мы еще увидим тебя правительницей Флоренции. Теперь ты можешь называть меня «дядя» и всегда помни, что мы родня.
Климент посмотрел на меня, ожидая ответа, и я, переполненная впечатлениями, пролепетала:
— Благодарю вас, дядя.
Он улыбнулся, сжал мою ладонь и отпустил ее.
— Вижу, ты надела наши дары. Тебе они к лицу.
Он не сказал, что я прекрасна. Это было бы неправдой. Я была достаточно взрослой и, глядя в зеркало, могла понять, что некрасива.
— Донна Лукреция, — продолжал Климент, — вы позаботились о ее учителях, как я вас просил?
— Да, ваше святейшество.
— Хорошо. — Он подмигнул мне. — Моя племянница должна добиться успехов в латинском и греческом языках, чтобы не осрамиться при кардиналах.
— Я очень хорошо знаю латынь, ваше святейшество, — похвасталась я. — Много лет ее изучала. И сейчас овладеваю греческим.
— В самом деле? — Климент скептически нахмурился. — Тогда переведи: Assiduus usus uni rei deditus et…
Я закончила фразу за него:
— …et ingenium et artem saepe vincit. Это Цицерон. «Терпеливое и настойчивое изучение одного предмета развивает ум и талант».
— Замечательно, — удовлетворенно заметил Папа.
— Если позволите, ваше святейшество, — робко промолвила я, — мне бы хотелось продолжить занятия греческим языком. И математикой.
— Математикой? — Он изумленно вскинул брови. — Разве ты еще не знаешь арифметики, девочка?
— Знаю, — ответила я, — но мечтаю заняться геометрией, тригонометрией и алгеброй. Надеюсь, что у меня будет учитель, безупречно владеющий этими дисциплинами.
— Прошу прощения, — вмешалась донна Лукреция. — Монахини обмолвились, что ей нравится вычислять курс планет. Но это вряд ли подходящее занятие для девушки.
Климент даже не повернулся в ее сторону. Он уставился на меня чуть прищуренными глазами.
— У тебя математический ум Медичи, — заявил он. — Из тебя вышел бы отличный банкир.
Двоюродные дед и бабушка вежливо рассмеялись. Климент по-прежнему смотрел на меня.
— Донна Лукреция, предоставьте ей все, что она захочет, — велел он. — Девочка очень умна, но послушна. А вы, господин Якопо, больше с ней разговаривайте. У вас она многое может почерпнуть в искусстве дипломатии. Это ей понадобится, когда она станет правительницей.
Климент поднялся и, не обращая внимания на протесты своих помощников, напоминавших, что у них много дел, взял меня за руку и провел по залам Рафаэля. Он останавливался перед фресками и давал пояснения, что возбудило мою любознательность. В станце «Пожар в Борго»[14] он показал много изображений моего двоюродного деда Льва X.
Климент грустно рассуждал об одиночестве своего положения, о желании иметь жену и детей. Ему не суждено подарить миру ребенка, а потому он хотел бы, чтобы я стала ему дочерью, а у меня бы появился отец, которого я не знала. Его голос дрогнул, когда он сообщил, что с ним я пробуду недолго; очень скоро мой родной город будет готов принять меня и моего мужа в качестве законных правителей. Он, Климент, может только верить, что я стану поминать его добром и позволю когда-нибудь с гордостью взглянуть на моих детей.
Его речь была такой дружелюбной, что я растрогалась, встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. Я, послушная девочка, всему этому поверила.
ГЛАВА 13
В тот вечер во дворец пригласили гостей — отпраздновать мой приезд. Донна Лукреция позвала по меньшей мере по одному представителю от каждого влиятельного семейства города — Орсини, Фарнезе, делла Ровере и Риарио.
Я улыбалась всякий раз, когда меня представляли римским светилам, коих были десятки. Дядя Филиппо отлично всех знал и чувствовал себя в римском обществе, как рыба в воде. Сандро был уже не такой зажатый, как накануне, он улыбался и даже шутил.
Мы уселись за стол; принесли вино. Ипполито почему-то не явился. Я была разочарована: мне хотелось намекнуть ему, что он прощен. К тому же мне весьма шло синее платье.
Подали ужин. Его святейшество прислал дюжину молочных поросят и бочонок своего лучшего вина. Поначалу я нервничала, но потом увлеклась беседой с французским послом. Он сделал комплимент моим слабым попыткам освоить его язык. Также я общалась с взрослой дочерью Лукреции, Марией, очень милой женщиной. Мне нравились люди, еда и вино. Я вспомнила об Ипполито, только когда он показался в дверях.
43 
