133 
– Чем неоспоримее алиби, тем больше вероятности, что оно подстроено, – сказала Татьяна.
– Как жаль, что такой приличный, приятный человек оказался преступником! – вздохнула Таня и огляделась по сторонам, прикидывая, куда можно сесть. Ни скамеек, ни табуреток в этом бункере не было. Зато в углу, освещенная тусклым светом, сидела огромная крыса. Она щурилась, шевелила усами и... улыбалась.
Афанасьева завизжала, отпрыгнув к противоположной стенке.
– Крыса!!! Там крыса!!! – заорала она.
Сычева с Татьяной ринулись к ней и тоже завизжали. Они стояли обнявшись, в углу, и так слаженно, дружно визжали, что Афанасьев понял: все, хана, спелись, – ох, как же они спелись, свизжались, срослись! И не осталось ему ни капельки места в этом бабском сообществе. А еще говорят, что женской дружбы не существует!
Он расстегнул ремень, рывком выдернул его из брюк и, замахнувшись, бросился на крысу.
Что ему была какая-то крыса после драчливого петуха Коли!
Крыса метнулась и скрылась куда-то, хотя ни одной щели вроде бы нигде не было.
Крыса исчезла, и одновременно с этим где-то в глубине дома раздались звуки яростной перестрелки.
Над головой раздался топот десятков, сотен, нет, – тысяч! – ног.
Глеб замер с занесенным над головой ремнем. Тани перестали визжать и замерли с открытыми ртами.
Выстрелы то приближались, то удалялись, они были и одиночные, и длинными очередями, иногда они перемежались звоном бьющихся стекол и мужским громким матом.
* * *
– Что это? – прошептала Таня.
– Стреляют, – пожала плечами Сычева.
– Что-то как-то очень уж чересчур, – пробормотала Татьяна. Она подняла с пола туфлю и постучала каблуком в стенку. Ей немедленно ответили бодрой морзянкой.
– Они что, между собой так... не поладили?! – Таня подбежала к двери и припала к нее ухом.
– Господи... – Афанасьев по стенке сполз вниз. – Господи, спаси и сохрани, у меня дома Арсен один, он сдохнет, если я не вернусь!
– Кто... у тебя дома? – дрогнувшим голосом спросила Татьяна.
Автоматные очереди становились все ближе, топот сильнее, а маты отъявленнее. Уже нужно было кричать, чтобы услышать друг друга.
– Лицо кавказской национальности, – ответила Сычева за Глеба. Она отобрала у Татьяны туфлю и одела на ногу. – Афанасьев же сказал вам, что много натерпелся за это время! Ох, испортили парня, армян домой водит!..
Автоматные очереди стихли и некоторое время были слышны только одиночные выстрелы.
– Арсен – это кролик, – закрывая глаза, сказал Глеб. – Маленький, худенький, черненький...
– Кролик, – задумчиво протянула Сычева, – кро-лик...
В стенку опять застучала морзянка.
– Нет, это Пашка! – воскликнула Таня и вдруг в голос, навзрыд заплакала, роняя слезы на бетонный пол: – Нет, девочки, это точно он! Только Попелыхин может болтать без умолку даже в застенках!!
– Танька, не плачь! – заорала Сычева и топнула на нее ногой. – Тут и так сыро! А гадалка мне предсказала...
Неожиданно снаружи все стихло.
Минуту стояла полная тишина, потом за стенкой раздались энергичные шаги и мужские веселые голоса что-то закричали друг другу.
– Ой, девки, ой!!! – прошептала Сычева. – Это же...
Она подбежала к двери и начала колотить в нее ногами.
– Сейчас нас убьют, – прошептал Афанасьев, закрыл руками лицо и сел на пол.
* * *
– Эй, мужики, открывайте все двери, у них тут пленников полный подвал!
Голос прозвучал совсем рядом, приглушенный лишь толщиной железной двери.
– Тише! – попыталась остановить бушующую Сычеву Таня, но та вырвалась и снова начала колотить в дверь.
– Карантаев!!!! – заорала она. – Самый старший лейтенант в мире, спасай!! Помогай!! Мы тут!! Караул!! Крысы!!
Замок лениво лязгнул, дверь тяжело и медленно открылась.
На пороге стоял Карантаев с отрешенно-гордым, оскорбленным лицом. В правой руке он держал пистолет, левой... Левой он зажимал рану на правом плече. Через его короткие, узловатые пальцы сочилась кровь и капала, капала на бетонный пол.
– Ты ранен! – взвыла Сычева и с дешевым драматизмом самодеятельной актрисы упала на лейтенантскую грудь.
– Ерунда, царапина, – Карантаев сделал еще более отрешенную мину. За его спиной возникла бригада парней в камуфляже, в масках с прорезями для глаз, с автоматами наперевес, и самыми что ни на есть серьезными намерениями. «СОБР» – лаконично гласили надписи на их рукавах.
133 
