51 
Она остановилась перед манекеном, на котором красовалось потрясающее свадебное платье. Оно было жемчужного цвета, с открытой спиной на шнуровке, глубоким декольте, и юбкой, струящейся в пол дорогим шелком. Никаких рюшек, оборок, тканевых розочек, помпезных кринолинов – строгое платье для безусловного счастья.
Сзади возник Флек, он по-прежнему улыбался, Таня видела его в зеркале.
– Ничего не хочу, – сказала Таня, глядя в зеркальное отражение его глаз. – Только это платье. Только его.
– Оно свадебное, – предупредил Флек.
– Я не слепая. Именно поэтому я его и хочу. У меня не было свадьбы, не было платья. Мы с мужем сбегали в загс, как преступники, которые опасаются, что их застукают на месте преступления. Потом посидели в каком-то кафе, где неожиданно выключили электричество и при свечах подавали только холодные закуски. Я хочу только это платье и ничего больше! При условии, что я вам ничем не обязана.
– Оно твое без всяких условий. Просто потому, что я добрый фей Флек. Эй, Наташа, снимай это платье с куклы, у него появилась хозяйка!
«Завтра я начну его ненавидеть...»
* * *
Татьяна прошла вдоль рядов с джинсами.
Конечно, она не собиралась ничего выбирать. Конечно, она не станет участвовать в этом всеобщем пьяном безумии.
Впрочем, может быть не будет ничего неприличного, если она выберет себе вон те белесые джинсики с вышивкой на карманах, или вот этот джемпер цвета фисташки?
– Бери! – подпихнула ее в спину Сычева. – Бери, не выпендривайся! Считай, что на твоей улице сегодня перевернулся пикап со «Сникерсами». Такое в Москве не каждый день происходит, это я тебе как местный житель точно говорю. Бери! – Сычева пошла в примерочную, неся в руках охапку шмоток.
Татьяна посмотрела на себя в зеркало. Лицо измученное, бледное, под глазами синяки. Не для того она в Москву ехала, чтобы получать подачки от торгаша и бабника Флека! Завтра он проснется, подсчитает ущерб, нанесенный его магазину налетом малознакомых девиц и будет раскаиваться, будет волосы на себе рвать! Не зря на него так насмешливо смотрят все продавщицы из-под кукольно-длинных ресниц. Наверняка он не в первый раз одевает здесь «в некитай» ораву первых встречных девиц.
Татьяна представила, как утром Флек впадает в неистовство от своей пьяной щедрости и улыбнулась. И вытянула из ряда вещей белесые джинсы, и фисташковый джемпер, и батник – веселый, оранжевый, смелый батник с пуговицами-бабочками (ни за что бы не рискнула потратить на такой деньги!), а еще свитерок с орнаментом, в котором просматривались лукавые оленьи морды.
Из примерочной вышла Сычева в фиолетовом брючном костюме.
Из другой кабинки выплыла Афанасьева в платье невесты, которое смотрелось на ней так органично, что не следовало бы бегать в загс, чтобы его надеть.
Откуда-то взялся мальчик-посыльный, который дотащил объемные пакеты с вещами до «Хаммера».
* * *
Музыка гремела, отключая мозг.
Яркие всполохи света чиркали по разгоряченным, опустошенным лицам.
Таня, приподняв подол подвенечного платья, прыгала, извивалась, кривлялась – делала то, чего никогда в жизни не делала, потому что была «хорошей девочкой» и в танцевальных безумствах на пьяную голову никогда не участвовала.
Ей было весело. Искренне, по-настоящему, без натяжки весело. Во всяком случае, Афанасьевой так казалось. Только этим скаканием, кривлянием и полной отключкой мозгов можно было вытряхнуть из себя боль, страх, отчаяние и полную беззащитность перед всем, что происходило с ней в последнее время и должно было еще произойти.
Рядом, в толпе, танцевала Сычева, для которой такое времяпровождение, очевидно, было привычным. Сычева каждой клеткой своего тела попадала в ритм и настроение музыки, она ничего «не стряхивала» с себя, а самовыражалась, отдаваясь танцу осмысленно и на публику.
Где-то чуть позади маячил темный затылок вешалки. Затылок подпрыгивал, дергался, и иногда были видны оранжевые плечи и пуговицы-бабочки, которые отсвечивали, ловя свет мечущихся по залу цветных прожекторов.
Флек отплясывал в центре круга, образовавшегося в толпе. Ему было жарко, он скинул пиджак, а галстук подарил какому-то пьяному в стельку юнцу. Он не очень заботился об эстетичности своего танца, дрыгал ногами, махал руками, тряс головой. Кажется, он просто бесился, как подросток, впервые оставшийся дома один.
51 
