54 
Нет, конечно, он воспользовался «правом первой ночи». Какой дурак им не воспользуется, особенно, если тебе только шестнадцать, прыщи на носу отравляют существование, телосложение как у Буратино, и настоящие женщины на тебя даже не смотрят? Воспользовавшись этим правом, он, конечно же, не имел в виду, что она будет первой и единственной женщиной в его жизни.
Зато это имела в виду она.
От Инги стало душно, невозможно, невыносимо жить. Она лезла во все щели, двери, окна его жизни, забивала легкие, уши, глаза, как забивает их сейчас этот горячий, удушливый жар.
Глеб снял рубашку и бросил ее в компанию к остальным шмоткам.
Конечно, он мечтал тогда избавиться от нее. И от дурацкой игры во вселенскую большую любовь.
Он намеренно опоздал тогда на свидание, потому что знал, она всерьез и надолго обидится. Шел моросящий, противный дождь, он сидел дома, пил глинтвейн, сваренный бабкой «от горла» и злорадствовал: она промокнет, устанет, уйдет, и может, наконец, отлипнет от него, как под действием пара отлипает жвачка, прицепившаяся к подошве ботинка.
Он приехал к заветной скамейке, только когда дождь кончился. Инга была в ярости. Она выкрикнула ему что-то обидное, вскочила в троллейбус и уехала. Он думал, все, расплевались, но она позвонила потом, нарвалась на бабку, и бабка, следуя «цэу», которое он дал, сказала, что он уехал к тетке в Алушту. Тетки в Алуште, разумеется, никакой не было, но ему казалось это изысканным и небанальным «уехать к тетке в Алушту».
Детская, глупая по сути история. Ну кто не избавлялся таким образом от надоевших девиц? Потом, правда, спустя некоторое время, когда у него был суровый пробел в женском вопросе, он звякнул все-таки Инге, но напоролся на ее маму и та сказала ему, что «для тебя она умерла».
Про могилу он, конечно, Инге наплел с перепугу. Кто ее знает, дуру, как она собирается ему отомстить. Она теперь другая, новая – бесстрастная и красивая как манекен в освещенной витрине бутика. Только все равно чокнутая, к доктору не ходи.
Откуда она взялась? Почему опять к нему прицепилась? Про какие камни и диск твердит длинноволосый урод в кожаных джинсах? Что за дрянью его обкололи, от которой почти не болит разбитая голова и под действием которой он в беспамятстве рассказал какую-то «правду»?
Глеб снял брюки и остался в одних трусах. Дышать было больно.
Никогда в жизни он не пойдет в сауну. Впрочем, он никогда и не ходил – не понимал, какое удовольствие потеть в тесной парилке большой толпой.
Прежде чем его повели сюда, длинноволосый урод снова спросил его: «Где камни?» Естественно, Глеб ответил: «Какие камни?» Тогда урод заорал: «Где диск?!» Само собой, Глеб спросил: «Какой еще диск?»
– Ну, тогда действительно в баню его! – приказал урод. – Пусть вспоминает!
Интересно, долго ли он выдержит этот жар? С самого детства считалось, что у него слабое сердце. С чего ради сделали такой вывод мама и бабушка, он не знал, но привык считать, что сердце у него действительно слабое.
Сознание поплыло, рана на голове размокла и, кажется, из нее снова стала сочиться кровь. Глебу стало жалко себя. Жалко, хоть плачь! Только слез никаких не было, вся влага выпарилась из организма.
И тут он вспомнил.
Несколько дней назад к нему в редакционном буфете за столик подсел Игнатьев. Особой симпатии между ними никогда не было, они не делились проблемами, только кивали равнодушно друг другу через стеклянную перегородку.
А тут вдруг Игнатьев подсел к нему с подносом, заставленным всякой калорийной дребеденью и пока ее ел, выплеснул на Глеба массу странной, ненужной, информации: и теща его задолбала, требует ежевечернего присутствия на скучных семейных чаепитиях, и собака-то, доберманша чистых кровей, сорвалась с поводка, два дня блудила, вчера вернулась домой и теперь ужас кого нарожает, и жена требует от него переезда в трехкомнатную квартиру, (а денег кто даст бедному журналисту?), и в школу нужно тащить очередной взнос на ремонт класса, туалетов и еще черт знает чего, а еще в машине бензонасос полетел, а еще Валька-секретарша ему на сегодняшний вечер отставку дала, потому что якобы муж у нее из командировки вернулся...
Глеб никогда никому в жизни не служил жилеткой, но тут вдруг словил кайф от того, что у белобрысого, накачанного, с виду благополучного Игнатьева столько мелких, раздражающих неприятностей, а у него, Глеба – ни тещи-зануды, ни суки-собаки, ни детей-спиногрызов, ни машины, у которой вечно что-то «летит»; а жена его никогда ничего не «требует», а любовницы никогда не дают «отставку», потому что у этих любовниц, как правило, нет мужей.
54 
