Особенно,... 
42 
Данте смотрел на Люсию, лихорадочно соображая, как ему поступить. Он понимал, что подлая сестрица выжмет из этой ситуации по максимуму. Но он готов был заплатить любую цену за ее молчание, за то, чтобы покой деда перед кончиной не был нарушен.
Люсия сидела на его нетронутой постели, в которой явно никто не спал этой ночью. Ее лицо просто сияло от удовольствия.
— С утра я заходила к дедушке, и он попросил позвать тебя. Я постучалась, но никто не ответил. Тогда я решила войти и разбудить тебя.
Черт! Он забыл запереть свою дверь изнутри. Досадная оплошность! Он должен был предвидеть, что может потребоваться деду. Ему нет прощения за то, что в такой момент ему захотелось быть с Дженни…
— Тебе лучше одеться, — насмешливо посоветовала Люсия, направляясь к двери, которую она оставила приоткрытой. — Не думаю, что дедушку обрадует голое свидетельство того, что ты соблазнил его австралийскую внучку.
— Подожди!
Он должен остановить Люсию, не допустить любой ценой, чтобы она рассказала обо всем деду.
Люсия же бегом бросилась к двери, успев произнести на ходу:
— Ой! Мне не терпится рассказать дедушке, каков на самом деле его любимый внук!
— Не делай этого, Люсия! — крикнул Данте, бросаясь вдогонку в надежде образумить ее.
Громко засмеявшись, Люсия выскочила в коридор и захлопнула дверь перед его носом. Когда он вновь распахнул ее, та была уже слишком далеко. У него не было шанса остановить ее. Даже если он бросится вдогонку, она устроит сцену, а если учесть, что он полностью обнажен…
Нет, он должен одеться и поспешить к деду, сохраняя достоинство, и на месте попытаться справиться с ситуацией. Мысли Данте метнулись к Дженни. Она наверняка слышала слова Люсии и пребывает в шоке, но успокаивать ее у него не было времени. На первом месте был дед.
Быстро одеваясь и приглаживая волосы, Данте пытался придумать ответы на обвинения Люсии. Идя с тревожно бьющимся сердцем в апартаменты деда, он уже понимал, что признания не избежать. Дверь в спальню Марко была открыта, и Данте еще издали услышал голос Люсии, преисполненный негодования по поводу неслыханного морального преступления, совершенного братом.
— Заниматься сексом с двоюродной сестрой… Это так отвратительно, дедушка! Это же кровосмешение! — Люсия просто-таки смаковала это слово. — Данте абсолютно аморален. Он настолько высокомерен, что считает, будто ему позволено все! Ты должен…
— Нет! — крикнул Данте, врываясь в спальню.
Люсия, как ужаленная, обернулась к нему.
— Ты больше не будешь помыкать мною, грязная свинья! — завопила она.
— Ты уже все сказала. Убирайся!
— Я не уйду! — Люсия с вызовом посмотрела на Данте, сложив руки на груди. — Я не позволю тебе лгать и выкручиваться.
— Я не собираюсь лгать. — Данте бросил встревоженный взгляд на деда, который, как ни странно, не выглядел ни расстроенным, ни взволнованным. Его исхудавшее тело не было напряжено, в запавших темных глазах, смотревших на внука, по-прежнему светились любовь и доверие, а не порицание.
Может быть, он не поверил Люсии?
— Оставь нас с Данте, Люсия, — распорядился Марко хриплым шепотом.
Та немедленно начала возражать:
— Но, дедушка…
— Ты слышала, что он сказал? Уходи! — рявкнул Данте, готовый вытолкать Люсию за дверь, если она снова заартачится.
— Уходи, — слабым голосом повторил Марко, чуть махнув рукой.
Люсия не могла скрыть своего разочарования. Ведь это был миг ее триумфа, но возражать она все же не решилась.
— Я сказала тебе правду, дедушка. Просто я хотела, чтобы ты узнал, каков на самом деле твой любимый Данте, — бросила она с порога.
Данте закрыл за ней дверь, уверенный, что Люсия постарается подслушать, о чем они будут говорить. Но он не доставит ей такого удовольствия. Но и убеждать деда в том, что Люсия солгала, открещиваться от всего, глядя старику в глаза, он не мог. Он и так обманывал Марко два месяца, выдавая Дженни за Беллу. И вот теперь, перед самым концом, Данте понял, что готов рассказать деду всю правду.
Глубоко вздохнув, Данте опустился на стул рядом с постелью больного. Взяв его за руку, он легонько пожал ее и, глядя ему в глаза, тихо произнес:
— Прости меня, дед.
Истончившаяся от болезни рука неожиданно ответила внуку пожатием. В глазах Марко не было ни разочарования, ни осуждения, только доверие.
— Тебе незачем извиняться.
42 
