127 
Они вышли из кабинета Орлова, находившегося у самого торца платформы. Надпись на двери «В2-ПИА», когда-то, Иван слышал, в таких комнатах хранились инструменты уборщиц. А сейчас там устраивали комнаты для самых важных персон. Как изменчив мир, ты посмотри.
Иван огляделся.
Светлый мрамор, высокий потолок. Всё-таки, подумал Иван, Невский едва ли не самая любимая у меня станция. Но пора двигаться.
Всё-таки слова Мемова меня зацепили. Иван даже на миг остановился.
Что, если генерал не врал — и веганцы действительно готовятся к большой войне?
Тогда мы в глубоком… кризисе.
Они прошли через платформу, проталкиваясь через народ. В этот раз никакой маскировки. Действуем открыто и нагло. Вдруг диггер понял, что Уберфюрер отстал. Он повернулся — скинхед застыл, глядя в сторону перехода на Гостинку. Иван прищурился — нет, никого знакомого не вижу.
— Убер? — окликнул его Иван. Скинхед стоял напряженный, лицо было жестким.
— Убер!
Наконец тот с трудом, словно шея заржавела, повернул к Ивану голову. В голубых глазах плавилась холодная ярость. Как дымящийся на воздухе сухой лед. Иван даже отшатнулся. Ничего себе.
— Что случилось?
Лицо скинхеда слегка расслабилось, он даже улыбнулся. Снял с плеча и протянул Ивану автомат.
— Ты иди, — сказал скинхед.
Иван поднял брови. По плану они должны были уходить по туннелям до Сенной вместе. Этим же маршрутом уже ушли профессор и Кузнецов. Кого Убер там увидел? Не понимаю.
— Иди, — сказал Уберфюрер. — Я догоню.
* * *
Уберфюрер спрыгнул на бетон, спружинил ногами. Выпрямился.
— Привет, Рамиль. Помнишь меня?
Телохранитель царя Ахмета поднял голову. Усмехнулся. Узнал. Оттолкнул за спину Ахметзянова, тот попытался возмутиться, но Рамиль покачал головой. Не сейчас.
Телохранитель шагнул вперёд — мягко, хищно.
— Он вне нашей разборки, — сказал Рамиль.
— Он вне нашей разборки, — согласился Убер, расставляя руки и тряся кистью с ножом. Разогревает мышцы. Голый по пояс, в синяках и шрамах, скинхед выглядел совершенно отмороженным ублюдком. На плече серп и молот в окружении венка. Советская машина смерти во всей красе.
Ахмет Второй отбежал и остановился, его чёрная кожаная куртка блестела в темноте. И глаза блестели. Он помедлил…
— Иди, — не глядя, приказал Рамиль. Ахмет побежал. Телохранитель снял пиджак, аккуратно повесил его на выступ арматурины. Закатал рукава — обнажились заросшие тёмным волосом предплечья — и достал нож.
Убер поиграл с клинком, перекидывая его с костяшки на костяшку, перехватил несколько раз пальцами. Выпрямился. Кивнул бордюрщику.
— Готов?
Рамиль кивнул.
— Поехали.
— Ты, сука, — сказал Уберфюрер, накручивая себя. — Ты, мля, не понял, с кем связался! Ты со скинами связался! Понял?!
* * *
— Какой туннель? — спросил Гладыш сипло, севшим голосом. Прокашлялся, отхаркнул комок. Выглядел диггер погано, не лучше гнильщика. — Тьфу, зараза. Мне левый или правый?
Сазонов огляделся.
— Левый, — сказал он.
— Уверен?
— Левый… — автоматически повторил Сазонов, и тут до него дошло: — Хамишь, что ли?
— Ась?
Это что это он себе позволяет? Сазонов выпрямил спину.
— Гладыш, ты оборзел? — спросил он тихо и внятно. Любой бунт лучше усмирять на месте. — Или мне тебе по роже съездить?
Молчание.
— Гладыш?
— Знаешь, команди-ир, — сказал Гладышев. Лицо его, опухшее и словно изрезанное ножом, в этот момент было на удивление спокойным. И даже почти красивым. — Ты мне, конечно, команди-ир… но, не доставай ты меня? Понял? Думаешь, я не знаю, зачем Ван вернулся? Он с того света вернулся, я знаю. За тобой он вернулся!
— А не за тобой?
— И за мной, конечно, — согласился диггер. Оскалил в усмешке гнилые остатки зубов. — Потому что на мне кровь, много крови. А ты его вообще убил. Что, ты думал, я не знаю? Ты за ним, как баба, бегал, в рот смотрел, а потом, когда он жениться задумал, пришил его к чёрту. И теперь его вещи мацаешь, как баба какая… а ты и есть баба. Только он вернулся, понимаешь, Сазон? Как тебе такая штука? Страшно небось?
Сазонов не верил ушам.
— Гладыш, ты пьян? Ты с кем говоришь, по-твоему?
— Ни с кем я не говорю.
Сазонов взял его за ворот замасленной куртки, притянул к себе.
— Я твой командир, понял?!
Гладыш оскалился.
127 
