Чезаре появился у нас лишь на третий день после приезда.
Лукреция безумно любила своего ребенка. Вместо того чтобы отослать сына в детскую, на попечение кормилицы, как делают большинство знатных матерей, она потребовала, чтобы колыбель стояла у нее в спальне и чтобы кормилица спала там же. Возможно, Лукреция боялась, что с ребенком что-нибудь случится, если она надолго выпустит его из виду, но по крайней мере отчасти это решение было продиктовано слепой любовью. Ребенок был для нее тем же, что и Альфонсо: существом, которое не желало от нее ничего, кроме возможности любить ее, в отличие от всех прочих мужчин в ее жизни.
Я проводила дни — а иногда и ночи — в покоях Лукреции, возясь с маленьким Родриго и помогая ухаживать за ним, хоть это и считалось делом слуг.
В тот день, когда к нам явился Чезаре, мы, как это случается с женщинами, ухаживающими за младенцем, устали и захотели отдохнуть. Лукреция спала, полулежа на кровати, на груде подушек. Я сидела рядом в мягком кресле, уронив голову на грудь, и дремала. Кормилица лежала на полу, на тюфяке, и похрапывала, а маленький Родриго тихо спал в своей колыбели.
Меня разбудил очень тихий, осторожный звук шагов, но даже еще не до конца проснувшись, я узнала их: это были шаги Чезаре. Я не стала ни поднимать головы, ни изменять ритма дыхания, а вместо этого принялась наблюдать сквозь ресницы.
Чезаре по-прежнему одевался в черное, только теперь это была не ряса священника, а строгий бархатный костюм, выгодно подчеркивающий его мускулистую фигуру. За время, проведенное в боях, Чезаре похудел и загорел; борода его сделалась гуще, а волосы отросли и теперь падали на плечи.
Думая, что за ним никто не следит, он неслышно прокрался в комнату — с самым естественным, непринужденным видом. Но меня поразил его холодный, безжалостный взгляд.
Все так же бесшумно Чезаре склонился над колыбелью, в которой спал малыш. Я подумала, что теперь его лицо смягчится. Даже солдат, даже убийца не может смотреть на ребенка и остаться безразличным.
Чезаре склонил голову набок и принялся рассматривать младенца.
При первой нашей встрече с Лукрецией я подумала, что никогда больше не увижу взгляда, который был бы настолько исполнен ревности и ненависти. Я ошибалась.
Во взгляде Чезаре не было ничего, кроме жажды убийства. Он наклонился над колыбелью, упершись руками в колени и жестоко искривив рот.
Мне стало страшно. Я была уверена, что в следующее мгновение он задушит ребенка или с силой накроет рукой крохотные ротик и носик. Я вскочила, схватившись за спрятанный стилет, готовая в любое мгновение выхватить его, и крикнула:
— Чезаре!
Он настолько владел собой, что даже не дернулся при этом вскрике. Вместо этого на лице его мгновенно нарисовались расположение и доброта. Он улыбнулся младенцу, как будто только этим и занимался, потом спокойно, медленно повернулся ко мне и выпрямился.
— Санча! Как я рад тебя видеть! А я вот любовался нашим племянником. Просто поразительно, до чего же он похож на Лукрецию в детстве.
— Чезаре? — сонно встрепенулась Лукреция. — Чезаре! — радостно воскликнула она.
Ни в ее голосе, ни на лице не было сомнения или обиды на пренебрежение со стороны брата. Чезаре подошел к сестре, знаком показав, чтобы она не вставала с кровати.
— Отдыхай, отдыхай, — сказал он. — Ты это заслужила. Они обнялись, улыбаясь, потом Чезаре чуть отодвинулся от сестры, повернулся ко мне и поцеловал мне руку.
От прикосновения его губ к моей коже меня пробрала дрожь возбуждения, и вместе с тем по телу у меня побежали мурашки. Он выглядел в точности как любящий брат; чудовище, только что склонявшееся над детской колыбелью, исчезло без следа.
— У тебя чудесный сын, Лукреция, — сказал Чезаре сестре, и она просияла от гордости. — Я как раз говорил Санче, что он необыкновенно похож на тебя в детстве — это ведь было не так давно.
— Ты защищал меня уже тогда, — радостно произнесла Лукреция. — Скажи, ты побудешь с нами хоть немного?
— Увы, нет, — отозвался Чезаре. — У меня было время лишь на то, чтобы обсудить с отцом некоторые жизненно важные дела. Теперь же мне нужно немедленно возвращаться к войску. Пезаро ждет.
Лукреция слегка покраснела при упоминании города ее бывшего мужа, потом сказала:
— Ох, но ты должен остаться! Ты должен хоть немного побыть с ребенком!
Чезаре вздохнул, всем своим видом выражая сожаление.
— У меня сердце разрывается от огорчения, — сказал он. — Но я зашел сразу и поздороваться, и попрощаться. Я должен срочно вернуться к своим людям. Конечно, — заботливо произнес он, — я не мог уехать, не повидавшись с тобой и маленьким Родриго.