очень нудно 
29 
Когда эта толпа заявилась к нам, я принялась изображать из себя гостеприимную хозяйку, насколько это было возможно в наших обстоятельствах. Я устроила пир и наливала им наше лучшее «Лакрима Кристи», привезенное из Неаполя, поскольку местные вина были довольно скверными. Я скромно оделась в черное, как и надлежит добропорядочной супруге, и на пиру Джофре с гордостью демонстрировал меня друзьям; мужчины подняли бесчисленное количество тостов за мою красоту.
Я улыбалась. Я была весела, очаровательна и внимательна к мужчинам, которые старались произвести на меня впечатление рассказами о своей доблести и богатстве. Когда наступила ночь и все опьянели, я удалилась в свои покои, оставив Джофре и его друзей развлекаться, как им будет угодно.
Перед рассветом меня разбудили приглушенные детские крики. Донна Эсмеральда, спавшая рядом со мной, тоже услышала их. Встревожившись, мы несколько мгновений смотрели друг на друга, потом набросили накидки и поспешили на крик. Ни один нормальный человек не смог бы остаться равнодушен к таким жалобным, душераздирающим крикам.
Нам не пришлось далеко идти. В тот самый миг, как я распахнула дверь своих покоев, передо мной предстала сцена вакханалии, превосходящей всякое мое воображение.
Недоделанный пол был усеян сплетенными телами людей; некоторые из них корчились в пьяной страсти, другие же были неподвижны и лишь похрапывали после избытка вина. Я с отвращением осознала, что это были друзья Джофре и шлюхи — хотя мне как женщине не полагалось комментировать грешки гостей моего мужа.
Но когда я взглянула в сторону тронов, во мне вспыхнула ярость, которую уже нельзя было заглушить.
На троне принца криво сидел Джофре, совершенно голый ниже пояса, а его туфли, штаны и чулки грудой валялись на ступеньке трона. Его бледные голые ноги крепко обвивали женщину, сидящую у него на коленях. Это была не куртизанка благородного происхождения, а обычнейшая местная шлюха самого вульгарного пошиба, вдвое старше Джофре, с неестественно яркими губами и глазами, густо подведенными сурьмой, тощая и некрасивая. Под дешевым красным платьем, задранным до пояса, не было никакого белья, а маленькая обвисшая грудь была извлечена из корсажа, чтобы мой молодой супруг мог мять ее.
Он был настолько пьян, что даже не заметил моего появления и продолжал скакать на своей кобылице, а она с каждым толчком преувеличенно вскрикивала.
От особ королевской крови ждут, что они будут предаваться развлечениям, и я не имела права жаловаться — разве что на то, что Джофре выказал подобное неуважение к символу власти. И все же, хотя я пыталась смириться с мыслью о неизбежных изменах Джофре, я ощутила укол ревности.
Но рядом с моим мужем происходило кощунство, которого я не могла стерпеть.
Кардинал Луис Борджа, так почитавший все римское, восседал на моем троне — совершенно голый, его красная сутана и кардинальская шапочка затерялись где-то посреди этой оргии. На коленях у него сидел один из наших поварят, Маттео, мальчик лет девяти, чьи штаны были неаккуратно стянуты до колен. По лицу Маттео катились слезы. Это его крики разбудили нас, но теперь они сменились стонами боли, потому что молодой кардинал вошел в него, сильно и грубо, крепко ухватив за пояс, чтобы мальчик не полетел от толчков на пол. Сам мальчик пытался удержаться от падения, хватаясь за недавно отполированные подлокотники трона.
— Прекратите! — крикнула я.
Жестокость и непочтительность кардинала настолько взбесили меня, что я позабыла обо всякой скромности и выпустила накидку; та упала на пол. Оставшись в одной лишь нижней рубашке, я решительно подошла к Маттео и попыталась сдернуть его с колен кардинала.
Кардинал же, с лицом, искаженным пьяной яростью, вцепился в мальчика.
— Пусть кричит! Я заплатил маленькому ублюдку! — Мне было на это наплевать. Мальчик был слишком мал, чтобы понимать, что ему предлагают. Я дернула еще раз, посильнее. Трезвость придала мне решимости, которой недоставало Луису. Его хватка ослабела, и я передала всхлипывающего мальчика исполненной негодования донне Эсмеральде. Она тут же унесла его, чтобы осмотреть без помех. Возмущенный Луис Борджа вскочил, но слишком быстро для столь сильного опьянения. Он рухнул, быстро сел на ступеньку перед моим троном, потом положил руку и голову на новую обивку трона, испачканную кровью Маттео.
— Как ты посмел! — произнесла я. Голос мой дрожал от гнева. — Как ты посмел причинить вред ребенку, платил ты ему или нет, и как ты посмел проявить такое неуважение ко мне, занимаясь этим на моем троне! Ты больше не считаешься желанным гостем в этом дворце. Ты уедешь сегодня же утром.
29 
