215 
Несколькими днями позже Клеменс и Везер явились ко мне с повторным визитом, на этот раз предварительно записавшись у фрейлейн Праксы, которая, вращая глазами, ввела их в мой кабинет. «Мы пытались связаться с вашей сестрой, — сообщил Клеменс вместо приветствия. — Но ее нет». — «Вполне вероятно, — ответил я. — У нее муж инвалид, и она часто сопровождает его на лечение в Швейцарию». — «Мы обратились в посольство в Берне с просьбой найти ее, — сердито сказал Везер, крутанув узкие плечи вперед и назад. — Мы бы очень хотели пообщаться с ней». — «Неужели это так важно?» — поразился я. «Да опять всплыла чертова история с близнецами», — Клеменс по-берлински грубо изрыгал слова. «Мы не можем разобраться», — добавил Везер. Клеменс вытащил блокнот и зачитал: «Французская полиция провела расследование». — «Хоть и поздновато», — встрял Везер. «Но лучше поздно, чем никогда. По всей видимости, близнецы жили у вашей матери, по меньшей мере, с тысяча девятьсот тридцать восьмого года, с тех пор, как пошли в школу. Ваша мать говорила, что они — ее внучатые племянники, сироты. А кое-кто из соседей думает, что их привезли еще раньше, совсем крошками, в тридцать шестом или тридцать седьмом». — «Не странно ли это, — съязвил Везер, — что вы их раньше не видели?» — «Нет, — сухо произнес я. — Ничего странного. Я не навещал мать». — «Никогда? — буркнул Клеменс. — Прямо-таки никогда?» — «Именно так». — «За исключением того самого раза, — прошипел Везер. — За несколько часов до ее насильственной смерти? Знаете, это очень любопытно». — «Господа, — возразил я, — ваши инсинуации совершенно неуместны. Не знаю, где вас учили ремеслу, но ваше поведение абсурдно. К тому же вы не имеете права меня допрашивать без распоряжения суда СС». — «Точно, — признал Клеменс, — но мы же не возбуждаем против вас дела. Вы у нас сейчас проходите как свидетель». — «Да, — повторил Везер, — как свидетель, и только». — «Мы просто считаем, — продолжил Клеменс, — что в деле есть много белых пятен, и стараемся их восполнить». — «Например, история с близнецами, — опять начал Везер. — Допустим, они действительно внучатые племянники вашей матери…» — «Хотя мы не нашли у нее никаких братьев и сестер, но допустим», — перебил Клеменс. «Слушайте, вы же должны знать?» — воскликнул Везер. «Что именно?» — «Есть ли у вашей матери брат или сестра?» — «Я вроде слышал о брате, но ни разу его не видел. Мы покинули Эльзас в тысяча девятьсот восемнадцатом году, и после этого моя мать, насколько мне известно, не общалась с семьей, оставшейся во Франции». — «Допустим, — согласился Везер, — что они и вправду внучатые племянники. Но мы не обнаружили ни одного документа, подтверждающего сей факт, ни свидетельства о рождении, ничего». — «И ваша сестра, — отрубил Клеменс, — не предъявила никаких бумаг, когда забирала их с собой». Везер лукаво улыбнулся: «Для нас же близнецы — потенциальные и очень важные свидетели, которые исчезли». — «В неизвестном направлении, — буркнул Клеменс. — Немыслимо, что французская полиция дала им так просто улизнуть». — «Да, — подтвердил Везер, взглянув на своего коллегу, — но что сделано, то сделано. Чего к этому возвращаться». Клеменс выпалил без передышки: «Однако в итоге все неприятности валятся на нас». — «В общем, — повернулся ко мне Везер, — если вы будете с ней говорить, передайте, чтобы связалась с нами. Я имею в виду вашу сестру». Я кивнул. Больше сказать им, очевидно, было нечего, и я закончил нашу встречу. Я так еще и не звонил сестре, но теперь сделать это необходимо, ведь если полицейские разыщут Уну, и ее показания не совпадут с моими, подозрения Клеменса и Везера усилятся. Вдруг они предъявят мне обвинение, — подумал я с ужасом. Но где же найти Уну? У Томаса наверняка есть контакты в Швейцарии, он мог бы обратиться к Шелленбергу. Ситуация стала какой-то нелепой, а вопрос с близнецами — просто животрепещущим.
За три дня до Нового года пошел довольно сильный снег и на этот раз не растаял. Вдохновленный своим удачным Рождеством, Томас решил опять собрать всех у себя: «Воспользуемся моей халупой по полной, пока она не погорела». Я попросил Хелену предупредить родителей, что она вернется поздно. Праздник получился очень веселый. Незадолго до полуночи наша компания, вооружившись шампанским и корзинками с балтийскими устрицами, отправилась пешком в Груневальд. Под деревьями лежал девственно чистый снег, прояснившееся небо освещала почти полная луна, ее голубоватый свет стелился по белой равнине. На опушке Томас лихо отбил саблей горлышко бутылки с шампанским, он прихватил настоящую кавалерийскую саблю, висевшую на стене в оружейной комнате. Менее ловкие пыхтели, пытаясь открыть устричные раковины — сложное и опасное искусство для не имеющих сноровки. В полночь вместо салюта артиллеристы люфтваффе зажгли прожекторы, выпустили в воздух сигнальные ракеты и дали несколько залпов из 88-миллиметровых зениток. Теперь Хелена поцеловала меня открыто, поцелуем коротким, но крепким и радостным, мое тело будто пронзил разряд удовольствия и страха. Удивительно, — думал я, отхлебывая вино, чтобы скрыть смущение, — я-то считал, что любые человеческие ощущения мне чужды, и тут поцелуй женщины все во мне переворачивает. Остальные смеялись, кидали друг в друга снежки и глотали устриц прямо из раковин. Хоенэгг, напяливший на лысую овальную голову траченную молью русскую шапку, оказался наиболее ловким добытчиком. «Это же почти как вскрывать грудную клетку», — шутил он. Шелленберг глубоко порезал основание большого пальца и теперь, попивая шампанское, оставлял на снегу капли крови, причем никому и в голову не пришло его перевязать. Я развеселился, тоже принялся бегать и обстреливать всех снежками, чем больше мы пили, тем бешенее становилась игра, мы хватали друг друга за ноги, как в регби, запихивали горстями снег за шиворот, наши пальто вымокли, но мы не чувствовали холода. Я толкнул Хелену в пушистый снег, споткнулся и рухнул рядом с ней; она лежала в сугробе на спине, раскинув руки, и хохотала; при падении ее длинная юбка задралась, и я неосознанно положил ладонь на оголившееся колено, защищенное только чулком. Она повернула голову и смотрела на меня, не переставая смеяться. Я убрал руку, помог Хелене подняться. На виллу мы не возвращались, пока не допили последнее шампанское; пришлось еще удерживать Шелленберга, который непременно хотел стрелять по пустым бутылкам; Хелена шагала по сугробам, уцепившись за мою руку. Дома Томас галантно уступил свою спальню и комнату для гостей уставшим девушкам, заснувшим, не раздеваясь, по трое на кровати. Остаток ночи я играл в шахматы и беседовал о «Троице» Августина с Хоенэггом, который сунул голову под холодную воду и теперь пил чай. Так начался 1944 год.
215 
