102 
А полковника интересовало, боятся ли в Европе русских, как прежде:
— Ну как раньше у вас в газетах шаржи рисовали: варвары, дикари, монголоиды в фуражках с кокардами Красной армии?
На это я ответил, что сейчас этого нет, и русские, что мыкаются по Европе, — в основном, к сожалению, воришки, лгунишки, драчуны, пьянчуны, сиделки, уборщицы, дневные и ночные бабочки — большой опасности для бюргеров не представляют, хоть и сильно раздражают… А что о них думают европейцы, я не знаю, но зато знаю, что европейцы о себе думают, будто они самые умные, — это мне точно известно, не раз слышал.
— А что, не правильно разве думают? Кто всю цивилизацию двигает? Руссоиды только разрушать горазды и чушек-таджиков притеснять, — уверенно ответил полковник и спросил, правда ли, что жену бывшего канцлера Гельмута Коля Ханнелору изнасиловали вкруговую в своё время бойцы Красной армии.
Я этого не знал и предположил, что это, наверно, сплетни, но он рассказал — со слов одного старого кагебешника, — что жену Коля 12-летней девочкой в последние дни войны изнасиловала группа солдат Советской армии, а потом ее выбросили с третьего этажа, как мешок с дерьмом, но она выжила и с тех пор ходила в корсете и не могла переносить запахов мужского пота, чеснока, алкоголя, а когда слышала русскую речь, у неё начинались рвотные позывы, отчего вынужденное общение с женами российских руководителей было для неё тягчайшей мукой; в конце концов у несчастной женщины развилась аллергия на свет, она сошла с ума и покончила жизнь самоубийством, приняв лошадиную дозу морфия в тёмной комнате без окон…
Вдруг я увидел, что в ресторане — с блондинкой в кожаных сапогах до колен — появился тот конь из бюро, с серебряной серьгой… что сдал меня Антоше, тот — капитану, капитан — полковнику…
— Это он, сволочун! Проклятник! Гадлюра! — стал я ругаться — вино вдруг подтопило ноги и забурлило внутри.
— Кто? Кого вы увидели? — всполошился полковник и принялся энергично оглядываться.
— Вон, тот! Серьга теперь диамантовая, а в бюре была зильбер… фу-ты, ну-ты, такая… Из бюры… всю эту берды-белу обтесал… бухты-барханы… Вон на той машине, — показал я на окно, где был виден сверкающий лимузин, из которой этот тип только что выгрузился.
— А, этот… Знаю, из бюро миграции! Зализняк, кажется… Или Оболдихин… Знаю, мой район… А ну подошёл сюда! — громко позвал полковник.
Тип с серьгой вздрогнул:
— Я?
— Да, ты. Меня знаешь?
— Как не знать, Гурам Ильич?
— Почему в рабочее время по ресторанам со шлюхами на лимузинах раскатываем?..
— Это моя жена…
Полковник пропустил это мимо ушей и закричал:
— Ты в декларации сколько дохода показал?.. А это что я в окно вижу?.. А? Марш на службу!
Тип ошарашенно ответил:
— Слушаюсь! — и непонимающе перевёл взгляд с полковника на меня (меня он, конечно, вспомнил и теперь силился увязать нас тут, вдвоем).
— Я кому сказал! Вон отсюда! — Притопнув ногой, полковник пошарил рукой по воздуху, как будто ища камень, чтобы отогнать собаку. — Пошёл на хер! И завтра мне справку, на какие деньги «ягуар» куплен…
— Вась, пшли отсюдова, — сказала блондинка в спину мужу.
— И серьгу дурацкую снял, положил сюда! — Полковник указал на стол. — В рабочее время, в госучреждении… совсем с ума посходили… Педиками все заделались?
— Вась, отдай, пшли, не связывайся! — шептала в спину жена.
Тип нервно выкрутил из уха серьгу и, положив её на стол, молча быстрым шагом удалился, жена возмущенно зацокала за ним. А полковник, не обращая внимания на усиленное внимание с других столиков, взял серьгу и облил её из флакончика:
— Уксус всё чистит… — а я сказал:
— Надо с ухами резать-отрежить… в кино так сделают всегда! — на что он улыбнулся:
— О, вы начинаете понимать предмет! Пока с него достаточно и этого… на «ягуарах», понимаешь ли, разъезжает в рабочее время… — Он протянул серьгу мне: — Вот, сувенир из Москвы, вместо матрешки… Серьга врага из рук друга!.. Геноссе! На память! В залог нашей дружбы! Битте!
Разве я мог не взять? Не мог я взять?.. Взять я не мог?.. Тем более — омытую в уксусе, ушиный панкреатит не грозит… Да я и не собираюсь носить её… так, на стену, на память… Я бросил её в карман.
— А вы, Ильич Гурам, у них всё контролирен? — Вино изрядно грело изнутри, несло по своим лукавым лабиринтам.
Он быстро ответил:
102 
