141 
Спрашивается, надо нам ждать такого?
Почувствовав, что сползаю вправо, согнула колено. А потом — упрочивая позиции — уселась на живот мужа верхом. Может, у нас и будет-то всего одна ночь. Или его опять обуяет приступ благородства — и даже той не будет. Так чего мяться и маяться?
Посмотрела сверху вниз: ага, глаза распахнуты, зрачки чёрные, аура пылает красным. А ещё врёт, что хочет уйти!
Положила ладони ему на плечи:
— Хочу гладить, ощущать твою кожу. И чувствовать, как ты ласкаешь меня. Рейн, ты поклялся, что решать мы будем вместе. Я решила — ты обещал мне, что сегодня будешь со мной, я мечтала об этом и хочу этого сейчас. И вижу по твоей ауре, что ты, что бы ни говорил, хочешь того же. А что ты видишь во мне?
— Сита, Сита моя… Ты уверена?
Я молча кивнула.
— Тогда я скажу, что вижу самую желанную женщину… мою жену.
Он перевернулся, опрокидывая меня на постель. Его руки, его губы были везде… Он умудрялся одновременно гладить меня по волосам и целовать под коленкой. И я — я стала отвечать, чувствуя, что мне мало, мало и как в животе разгорается огненный цветок.
Мы спешили, словно каждое прикосновение было последним, а наше время истекало…
Я почему-то снова оказалась на его груди, он тискал — поглаживанием это было не назвать — мой зад, прижимая к себе. Штанов на нём уже не было. Я уперлась ладонями ему в грудь, чуть привстала и съехала вниз. Вот как сейчас скажет: «Вы ёрзаете, ньера!» — и будет прав. Но вместо этого он напрягся и застонал, вцепившись пальцами в простыню. Я, закусив губу, запрокинула голову — то, что я чувствовала, было удивительно, просто невероятно хорошо…
А потом, наёрзавшись всласть, приподнялась и медленно, осторожно опустилась снова, уже по-настоящему соединяясь с мужем. И тоже застонала. Я хотела, очень его хотела — но почему-то оказалось больно. Наверное, слишком долго этого у меня не было.
— Сита, любовь моя… боги…
Я чуть наклонилась вперёд и приподнялась. Закрыла глаза, прислушиваясь к ощущениям… Уже не больно. Сладко. Только немножко слишком остро.
Руки Рейна прижали меня к груди.
— Сита, хорошая моя, радость моя, позволь мне помочь…
Не отпуская и не выпуская, он перекатился, оказавшись сверху.
Я не ждала большего, мне и так было приятно, удивительно приятно… Но он что-то прикинул, подхватил мои ноги под колени и, примерившись, часто, очень часто, короткими ударами стал бить в глубине. То, что он творил, было необычно и хорошо, невероятно хорошо, невыносимо… почувствовала, как невольно напрягаю мышцы живота, от чего ощущения стали ещё острее, и расслабиться было уже невозможно, а потом, ахнув, вцепилась ему в плечи, уронив на себя. Боги! Похоже, просто раньше я спала не с тем мужчиной.
Рейн стиснул меня, выдохнув в лицо: «Сита!», и рухнул сверху.
Похоже, ему было не хуже, чем мне.
Ну вот, приплыли.
А фейерверк в День Корабля по сравнению с этим — просто пшик!
— Ну, теперь я и вправду — твой муж. Сита? Сита?! Ты снова плачешь? Я сделал больно? Или ты жалеешь?
— Нет. Рейн… просто я так счастлива и так тебя люблю…
— Я тебя тоже. И я тоже очень, очень счастлив. Знаешь, как я боялся, когда только влюбился, что я тебе неинтересен и что ты никогда меня к себе не подпустишь?
Засмеялась — попробуй такого не подпусти…
Я — его жена.
— Знаешь, я сейчас начну светиться от счастья, — сообщил мне Рейн, когда мы отдышались.
— Ты уже, — покосилась я на его ауру. Я и сама чувствовала, что не в состоянии прекратить глупо улыбаться. Хотя одновременно тянуло зевнуть и закрыть глаза.
Рейн понял. Притянул меня на плечо, я прижалась к нему теснее — и уплыла в сон.
Разбудившее меня посреди ночи видение было коротким. Очень коротким, но оставило ощущение тревоги, страха, даже ужаса. Сначала вокруг была тьма, тяжелая, давящая, безмолвная, непроглядная. Затем мрак стал светлеть, рассеиваться, перетекая в кроваво-красный. И — первый звук — раздался свист рассекаемого воздуха, а следом — заставивший меня вздрогнуть тяжёлый рубящий удар. Столько было выплеснуто злобы, ярости, ненависти… Взгляд сфокусировался, показывая то алое, что заслоняло обзор.
Передо мной высилась искорёженная спинка массивного, обитого красным бархатом кресла, а из неё торчал застрявший в дереве огромный топор. Его лезвие почему-то тоже казалось алым, а потом я увидела, как по кромке вниз медленно ползёт, набухая, тяжёлая кровавая капля…
141 
