74 
– Практически на бойню.
– Да, – хмыкнула я. – Доктор его смотрит, палочкой стучит, вопросы задает, что-то там надавливает. Мама счастлива, вот-вот сбудется мечта, можно будет с папой в какое приличное место выбраться, типа кинотеатра или продуктового магазина, чтобы потом его на себе не волочь, пьяного. А доктор вздохнул так тяжело, попросил папу выйти, а маму, как Штирлица, попросил остаться.
– Интересно-интересно.
– И говорит, мол, что ж вы, дамочка, от меня хотите? Куда ему кодироваться, когда у него весь обмен веществ на спирте выстроен. Основной питательный элемент. Да он у вас, говорит, меньше проживет, если пить бросит. Так что вот вам мои врачебные рекомендации. Следите, чтобы он закусывал, не давайте пить всякой дряни. И дозу чтоб соблюдал. «А ты ж знаешь, дочка, – говорит моя мама, – папочка же наш всегда дозу соблюдает».
– Что да – то да, – хмыкнула Катерина. – Папа у тебя мужчина разумный, меру знает. Удивляешься, откуда знаю? А ты не удивляйся. Сосновский-то с кем только не пил, а уж с твоим отцом – частенько.
– Вот он, круговорот вещей в природе, – расхохоталась я.
– Слушай, а раз так, что бы нам самим не пропустить по сто граммов? За встречу. У меня есть знаешь чего – «Русский Стандарт». А? И селедка с картошкой. Лепота!
– Ты знаешь, – вдруг неожиданно для себя произнесла я. – Я больше не пью. Нет, все. Не хочу больше. У меня с этим проблемы, знаешь?
– Да? – нахмурилась Катерина.
– Наследственность, все такое. Знаешь, надо мне тоже как-то браться уже за себя. Не думаю, что я с этим могу вообще справиться. Но пробовать надо. Может, тоже пойти к врачам?
– И давно это с тобой? – удивилась Катерина. – Наверное, на тебя твой Владимир хорошо влияет.
– Не знаю даже. Кать, я думаю, ты права. Знаешь, в чем? Мы сами порой самые большие враги себе. Владимир на меня давно влиять перестал, опустил руки. Насильно счастливыми никогда никого не сделаешь. Но вот ты захотела изменить свою жизнь – и меняешь. И у тебя получится. А если я захочу, может, получится и у меня. Потому что я вот сегодня смотрела на развалины нашего дома и думала: а жизнь-то ведь одна.
– Ну, это бесспорно, – кивнула Катерина.
– Нет, я не то чтобы раньше этого не знала. Но сегодня вот я почувствовала вдруг, что я тоже не вечна. И этот мир, такой прекрасный, хоть и такой иногда сложный, – он ускользает. Мне тридцать три года, у меня есть любимый сын, любимый мужчина, который запутался и не знает, что делать, любимые родители. Нет работы, куча дурных привычек. Пара хороших подруг. Ты. Вот это все – это и есть моя жизнь. И нравится мне это, не нравится – другого ничего не будет. Не откроется волшебный ларец, не посыплются на меня золотые горы.
– Но…
– Подожди, Катюш. Подожди. Я не мастак говорить, ты знаешь, но ведь на самом деле наша жизнь не так уж и плоха. Такая, какая есть. А что, отличная жизнь. Вот скоро начнется весна. Можно будет загорать и гулять по парку. У меня из окна новой квартиры такая по вечерам красивая картина – шикарный вид на пробку. И я вот подумала – мы счастливые люди. Мы живем. Мне иногда так страшно утерять вот это хрупкое чувство жизни, чувство любви к жизни.
– Ну, ты поэт, – присвистнула она. – Но ты мне скажи, при чем тут выпивка? Чем она-то тебе не угодила?
– А ничем, – развела руками я. – Просто я подумала, почему бы не попробовать хоть что-то сделать? Почему, в конце концов, надо пить всякую гадость, стоит только чему-то случиться. Радостному или плохому.
– Ну что ж, удачи.
– Э, ты подожди, может, еще и не получится.
– Получится, – вдруг пристально посмотрела на меня Катерина. – Ты всегда была сильной, так что получится. Не получится сразу – попробуешь еще.
– Думаешь, я сильная? – удивилась я.
– Ты всегда была сильная.
– Ну, ты гонишь, – покачала головой я. – Это ты – сильная.
– Я – громкая, – хмыкнула она. – Это да. А ты сильная, как, знаешь, дикая ягода, как черника. Ей же не на кого надеяться. Ее никто не станет поливать или удобрять, никто не прополет, не станет там от вредителей защищать. Но расти-то она будет и вырастет. И еще как, прямо на болоте. А ягоды-то какие вкусные. Мы тут с мамашкой в лес за грибами и черникой теперь каждый год ходим.
– Здорово. Я тоже хочу.
– А что, бери своего Ваньку, и пойдем. В августе, сентябре.
– Обязательно, – согласилась я. И загрустила. Неизвестно еще, как оно теперь будет, с Ванькой. Как я буду его брать. Возможно, меня вообще ждет долгая затяжная война за право хоть иногда поцеловать его. За эти дни я успела передумать всякое. Ведь на поверку выходит, что права-то все у Володи. Прописан он у него, содержит его он, садик – тут, врачи – тут. Чего бы ему с ним не проживать? А я буду что – воскресной мамой? Нет, такие мысли моментально наполняли мои глаза слезами. И заставляли злиться на саму себя. Кто просил высовываться, кто толкал мечтать о какой-то там любви. Сидела бы с Владимиром, встречалась бы с кем хочешь. Нет, захотелось честности и правды. И что теперь?
74 
