Особенно,... 
52 
На второй день после Лариного отъезда заявился Гриша. Чувствует он, что ли, когда бывшей жены дома нет? Перешагнул порог, вскинул на Дилю грустные замученные глаза.
– Привет, нянька-сотрудница… Ты все еще здесь обитаешь? Ко двору, значит, пришлась?
– Привет… А ты за Машкой пришел? Вообще-то сегодня холодно для прогулок.
– Ага. Холодно. Я и сам замерз, пока от машины шел. Чаем горячим не напоишь?
– Проходи. Машка как раз спит, но скоро уже проснется. Тебе чай черный или зеленый сделать?
– Лучше кофе…
– Ну, кофе так кофе. Пойдем на кухню. А может, ты есть хочешь?
– Хочу. И выпить тоже.
– Ты ж за рулем!
– Да шучу я, шучу… Как тот мужик, который попросил воды попить, потому что так есть хотел, что переночевать негде было. А Ларка на работе?
– Нет. Она уехала.
– Куда?
– По-моему, в Венгрию. Я даже не уточнила…
– А с кем? С кем она уехала?
Голос Гриши прозвучал с такой перепуганной нервной хрипотцой, что половник в руке у Дили дрогнул, горячий борщ чуть было не метнулся мимо тарелки на скатерть. Обернувшись, она глянула Грише в лицо удивленно. И еще больше удивилась, заметив, как набежала на него моментальная серая бледность, как поджались губы, как блеснули подозрительным гневом глаза.
– У нее кто-то появился, да? С кем она уехала? Как его зовут? Кто он? Говори!
Диле захотелось было ответить ему как-нибудь занозисто – вроде того, я тебе докладывать не обязана, или еще можно было бы завернуть что покруче, – но вместо этого губы сами собой растянулись в доброй насмешливой улыбке:
– Ой-ой, как мы всполошились! Злимся, да? Исходим ревностью? Испепеляем гневным взглядом?
– Еще чего… – сердито пробурчал Гриша, придвигая к себе тарелку с борщом. – Кто она мне, чтобы ревновать да испепеляться? Подумаешь – бывшая жена…
Рассеянно повозив ложкой в тарелке, он принялся быстро и с аппетитом есть, встряхивая головой, как взнузданный породистый конь. Диля села напротив, тихо вздохнула навстречу подступившей к горлу неотвратимой бабьей жалости. Голодный парень-то. Видно, что давно не ел горячего. И ворот у рубашки несвежий, и наверняка не брился с утра. Такие вещи всегда первыми в глаза бросаются, когда человеку тускло и уныло живется. Да еще эта ревность – моментом взвилась вверх, как температура при простуде! Вот бы их помирить с Ларой как-то…
Добрая эта мысль, придя на смену уютной и ни за что не отвечающей жалости, будто встряхнула ее коротким соблазном, но она тут же отогнала ее в сторону. Еще чего! Кто она им – родственница, что ли? Ее ли это дело? Подумаешь, какая душевная гастарбайтерша нашлась! Да и вообще… Ну, допустим, даже помирит она их. А дальше что? Они будут жить здесь в любви и согласии, а им с Алишером надо будет уйти? Куда? На улицу? Нет уж… Не готова она на улицу. В ее положении собственная осмотрительность должна душить на корню все добрые душевные порывы. Тем более никто эти порывы и не заказывал.
– Нет, нисколько я не ревную! – снова яростно проговорил Гриша и глянул на нее с тревожным ожиданием. Вроде того – ну же, давай поговори со мной на эту тему, поспорь, опровергни! Давай! Я же так этого хочу…
– Да ревнуешь, ревнуешь… Ясно же, – вздохнув, пошла навстречу его тайному желанию Диля, позволив себе немного лишней язвительности в голосе. От досады, наверное. Не смогли-таки внутренние самоувещевания убить проклятого душевного порыва, а значит, разговор обязательно повернет в то самое русло, провокационное и опасное, но такое для ее собеседника необходимое.
– Что тебе ясно? – не поднимая головы от тарелки, раздраженно проговорил Гриша.
– Ты просто свою жену очень любил, вот что. И сейчас очень любишь.
– Нет. Это не любовь была. Это другое. Я ж рассказывал тебе…
– Что ты мне рассказывал?
– Ну… Что я ничего вокруг, кроме Лары, не видел. Жил как зомби. Она пошевелит пальчиком – и я уже тут как тут перед ней подпрыгиваю… Откуда я знал, что она на меня… психически воздействовала? Я ей нужен был только такой – подпрыгивающий.
– А ты знаешь, что, когда люди любят, они именно так себя и ведут – будто подпрыгивают? Потому что им от счастья все время взлететь хочется! Оторваться от земли и – взлететь! Я знаю, что говорю, сама любила…
– Но я с мамой вообще перестал общаться! И с друзьями! Меня к Ларке будто сила какая-то тянула… Мама первая, кстати, со мной об этом и заговорила. И объяснила, что к чему.
– А что она тебе объяснила?
52 
