54 
Лена вдохнула в себя воздух и тихо заплакала. Было видно, что плакать ей хочется вовсе не так тихо, а хочется громко, навзрыд и отчаянно, да она стеснялась. Ася протянула к ней руку, дотронулась до рассыпавшихся по плечам светло–русых волос, погладила по плечу ласково:
— Ну не надо, не плачь, Леночка. Все не так и страшно, наверное, а? Ты же сильная девочка, ты молодец! Сразу сама все увидела! Я вот, например, ничего такого и не замечала даже. А может, боялась замечать. У страха глаза велики, знаешь. Когда очень боишься, страх сам тебя и уговаривает, что все хорошо, все нормально, что только так с тобой и быть должно…А может, и впрямь все не так страшно, а?
— Да как же не страшно, что вы… А Артем? Я на его мучения просто смотреть больше не могу!
— А он мучается?
— Конечно! Приходит с работы и рычит. И по полу катается. Обхватит себя за голову руками, рычит и катается, рычит и катается… Не могу, говорит, больше! Улыбаться не могу, дураком радостным быть не могу… А назавтра перед шефом все равно козликом скачет. Тот из него, знаете, как веревки вьет? То оскорбляет походя, то приказывает таким тоном, будто собаке команды отдает, а то дружить начинает так снисходительно–обидно, что лучше бы уж оскорблял…А Артемка что - он все равно козликом…
— Так пусть уходит, если так плохо ему! Вот возьми и скажи ему – пусть уходит!
— Да говорила уже! И все время говорю! Не может он решиться. Соблазн – это такая штука коварная… Да и не отпускает его от себя Лев Александрович практически. Все время при себе держит. И на работе, и дома…Что мне делать–то, Ася?
— Не знаю я, Леночка. Одно тебе скажу - выбираться вам из этого все равно рано или поздно придется. Иначе пропадете. Съедят вас в виде витаминов. Меня вот съели практически. Я видеть перестала, чувствовать перестала, детей своих понимать перестала… Они меня ели, а я радовалась. И думала, что дружу. Хотя один мой знакомый заявил недавно, что я сама в этом виновата, что я ничуть их и не лучше, получается! Просто моего маленького черта, как он мне объяснил, тянет к другому, более большому черту…
— А вы, я так поняла, очень давно с ними дружите, да? Жанна Аркадьевна говорила – еще со студенческих времен. И что, ваша дружба всегда такой была?
— Нет. Не всегда. Ты знаешь, мой муж был очень свободным человеком. И дружить умел на равных хоть с кем. Как–то отскакивала от него чужая воля, не пускал он ее в себя. Умел как–то. Только сейчас я до конца понимаю, какое это благо – так вот жить, как мой Павлик жил…Ну почему я–то так не смогла?
Ася задумалась и замолчала, будто провалилась в ушедшую безвозвратно, беззаботную свою замужнюю жизнь. Павлик и в самом деле умел дружить с Левушкой. Умел его принимать таким, вместе со всеми его чертями. Вернее, умел ценить и любить своего друга без этих его чертей, просто не боялся их, и все. На место их ставил. И он никогда не смог бы стать витамином, и ей бы не дал, если бы жив был… И Пашка от нее никогда б не сбежал… Чего ж она потерялась так в жизни, господи? Права, права Катерина - надо учиться уметь зубы показывать. Потому что зубастых витаминов не бывает. Потому что надо уметь жить своей жизнью. Пусть бедной, пусть одинокой, пусть несчастной, но своей. И чужого брать нельзя, но и своего не отдавать. Может, это и есть то, что называется собственным достоинством? То бишь достояние, которое одному тебе только и предназначено? А что — каждый сам себе хозяин и ответчик. Как вот эта, например, растерянная и плачущая молодая женщина, пришедшая к ней за советом. Тоже не хочет витамином быть. Молодец… Только какой из нее, из Аси, такой уж советчик? Ей бы самой сейчас кто подсказал, как Пашку в дом вернуть…
— Вы знаете, Ася, мой Артем вовсе не такой, каким вы его видели! Я же его знаю! Он ослеп и оглох просто, будто ключи от самого себя потерял. Все время твердит – это наш шанс, это наш шанс…Как будто сам себя в этом убеждает. Я начинаю спорить, а он кричать на меня начинает…И злится! Чувствует, что я права, а решительный шаг никак сделать не может. А вдруг он его так и не сделает, а?
— Лен, да ведь ему и в самом деле трудно! Соблазн получить от жизни все и сразу и не таких мужиков ломает. Ему, может, просто помочь надо?
— А как?
— Не знаю, Лен. По крайней мере, твоих доводов он не услышит. По себе знаю. Я их, например, тоже не слышала. Чем больше будешь слов говорить, тем сильнее он сердиться на тебя будет. Придется тебе самой все на себя брать. Начинать протест в одиночку. Как Пашка, сын мой. Он взял и из дому ушел, и во мне вдруг что–то открылось, что–то вдруг расти начало. Работа внутренняя началась, изломала–измаяла меня всю, окаянная…
54 
