Особенно,... 
139 
— Тебе не следовало приходить ко мне, — произнес он, заглядывая ей в глаза. Он был не в силах дождаться того мгновения, когда сможет поцеловать ее, и каждая клеточка его тела буквально клокотала огнем. Боже, он возьмет эту женщину прямо сейчас, он не может удержаться от этого.
Он нашел ее рот, сначала нежно, потому что знал, что она любит медленное, упоительное начало. Но все же он был мужчиной и потому, не в силах больше терпеть пожиравший его огонь, прижал Клэр к стене и раздвинул ей ноги. Он больше не мог ждать. Толкнув ее вниз, на свое убогое тюремное ложе, подмял ее под себя.
Ее одежда куда-то исчезла, как, впрочем, и его собственная. Поцелуй его сделался глубже и настойчивее, и, хотя терпение было подобно пытке, он медленно вошел в нее. По телу его тотчас пробежала судорога. Он отчаянно пытался совладать с собой. Боже, как упоительна была ее влажная горячая плоть! Клэр вскрикнула от удовольствия, вскрикнул и он. Еще мгновение, и он достигнет высшей точки, достигнет одновременно с ней. Он приподнял ей голову, чтобы улыбнуться ей, и на мгновение оторвал губы от ее губ.
Я люблю тебя, красавица.
Ее глаза были широко раскрыты. В следующее мгновение она зарылась лицом ему в шею, а с губ ее сорвался крик — она достигла своего пика. А вслед за ней пика наслаждения достиг и он. Но уже в следующий миг оба услышали, как о каменную стену грохнула дверь. Малкольм тотчас встрепенулся и понял: Клэр, ее ласки — все это ему только пригрезилось. Но каким реальным казался ему этот сон, он был готов поклясться, что всего лишь мгновение назад он сжимал в своих объятиях Клэр. Сейчас же он лежал на циновке лицом вниз, а поскольку в темнице он был не один, а делил свое заточение с Ройсом, то тотчас попытался придать себе спокойный вид, что, однако, далось ему с немалым трудом.
— Поднимайся!
Малкольм понял, что эта команда обращена не к нему. Всего несколько мгновений назад он лежал, завернувшись в плащ, но тотчас сбросил его с себя и сел. Похоже, приказ был обращен к Ройсу — это его два стража выбрали в качестве первой жертвы. Малкольмом овладела тревога.
Его дядя встал и выпрямился посреди темницы во весь свой гигантский рост. Руки его были связаны. Нарочито медленно и осторожно Малкольм тоже поднялся на ноги. В круглых стенах башни было четыре прорези, сквозь которые ему была видна луна и усыпанное звездами ночное небо.
По всей видимости, сейчас полночь. Пленников казнили среди бела дня, при всем честном народе, для того, чтобы никто не усомнился в королевской правоте и справедливости. Значит, Ройса ведут не на казнь. При этой мысли у Малкольма отлегло от души, правда ненамного.
Лицо Ройса, словно высеченное из камня, ничего не выражало. Зато внутренне старый горец явно был напряжен. Не к добру, подумал Малкольм и на мгновение растерялся, ощутив исходившую от Ройса похоть.
— Ты пойдешь с нами, — бросил Ройсу стражник.
— Куда вы его ведете? — Малкольм потребовал у них ответа тоном лэрда, который не привык ждать, когда его подданные соизволят открыть рот.
— Не твое дело, — огрызнулся второй стражник. Малкольм без труда проник в его мысли. Каково же было его удивление, когда он обнаружил, что Ройса в свои личные апартаменты вызвала — ну кто бы мог подумать! — сама королева Жанна! Думая, что ошибается, Малкольм вопросительно посмотрел на дядю.
Нет, он не настолько наивен. Ни для кого — за исключением разве что короля — не секрет, что сексуальные аппетиты ее величества непомерны, а чтобы их удовлетворить, последней требуются все новые и новые любовники. Так что существовала одна-единственная причина, почему, да еще в такой час, королеве потребовался Ройс. Но с другой стороны, что-то он не припомнит, чтобы королева когда-либо проявляла к Ройсу даже самый малый интерес.
Заглянув в мысли к дяде, он увидел, как Ройс и королева слились в постели в жарких объятиях. Более того, он ощутил его веселость, безразличие и похоть.
Это не впервые. Боже, о чем думает Ройс. Или он сошел с ума? Ведь это может стоить ему головы. В ответ на его немой вопрос Ройс посмотрел ему в глаза и прошептал:
— Как можно отказать королеве?
Малкольм пришел в ужас. Нет, конечно, Ройс прав, но если королю станет об этом известно, расплатой за эти сомнительные удовольствия станет его собственная жизнь.
— Мне все равно, Малкольм, — произнес Ройс и постарел буквально на глазах. В это мгновение ему можно было дать все восемьсот пятьдесят лет, если не больше, — Я не боюсь смерти.
139 
