49 
Я смутно помню тот день, когда я сбежала из больницы и вернулась домой. И Гриша сразу же, без подготовки, сказал мне: «Зоя, я убил человека». Потом все в сознании моем смешалось. Помню, мне было страшно, но не за себя, а за Гришу и за Алика. Что с нами будет, если Гришу посадят? Да и за что его сажать, раз он защищался?! Я лишь значительно позже оценила поведение Алика в тот день. И в ту ночь. Безусловно, он вел себя достойно. Поддерживал отца, меня и руководил всеми нашими действиями. У него была одна цель – спасти отца, не допустить, чтобы он сознался в убийстве. Быть может, если бы я взглянула на эту ситуацию со стороны, просто как чужой человек, возможно, я и осудила бы Алика, он стал бы для меня неким отрицательным героем. Но, будучи женой Гриши, я думала только о том, как спасти мужа. И мне не было никакого дела до того человека, чей труп они глубокой ночью погрузили в машину и отвезли в лес. Закопали в холодную землю. Больше того, не послушавшись ни Алика, ни Гришу, которые приказали мне оставаться дома и дожидаться их, я тоже решила действовать и, тщательно вымыв полы в спальне, вынесла перепачканный кровью ковер и спрятала его в багажнике своей машины. Я была уверена, что действую правильно и таким образом вношу свой вклад в дело спасения мужа.
Конечно, мне было страшно, у меня зуб на зуб не попадал, меня колотило, когда я втаскивала ковер в лифт, и в какую-то минуту мне показалось, что ночь прошла, наступило утро и все наши ранние пташки-соседи уже встали и увидят в окно, как я укладываю этот ковер в багажник. Но – нет. Взглянув на часы, я поняла, что все в порядке, еще только два часа ночи и все спят.
Я села за руль, и рука моя привычно потянулась к бардачку, где я хранила немного наличных, духи и перчатки. Перчатки! Я пожалела, что не надела их прежде, чем прикоснулась к ковру… Хотя вряд ли кого-то заинтересует ковер, валяющийся на свалке! Разве что бомжей, которые непременно приберут его, чтобы сделать хоть немного уютнее свое убогое жилье. И вот они-то точно увидят кровь и оценят весь ужас этой находки… Вряд ли они обратятся по этому поводу в полицию – не такой это народ, им нет никакого дела до чужих проблем и тем более преступлений.
Словом, я какое-то время сидела, пытаясь поймать ускользавшую мысль о перчатках – надеть их или нет? Взгляд мой блуждал по сторонам, я никак не могла сосредоточиться. И так было до тех пор, пока мне в глаза не бросился уголок белого конверта, лежащего в бардачке. Я не помнила, чтобы оставляла там конверт. Писем мне никто не писал, я – тем более. Я взяла его и открыла. Внутри оказался исписанный черными чернилами листок. Я пробежала его глазами, потом еще раз…
«Зоя, дорогая, я исчезаю. Я так больше не могу…»
Перед моим внутренним взором возникло бледное, с потемневшими карими глазами лицо, светлые кудри, белые плечи… От письма повеяло холодом разлуки, и я вдруг как-то сразу поняла, никогда больше не увижу Федора, никогда больше моя голова не ляжет на его плечо и мои руки не обовьют его горячее, сильное тело. У меня его отняли. Сама жизнь отняла! И эта жизнь выставила мне счет за все то блаженство, какое я испытала в объятиях моего возлюбленного. Плати, Зоя, по счетам! Плати за то, что довела бедного мальчика – он потерял голову от любви, продал свою квартиру и запустил учебу, а ты разорила его, оставила ни с чем! Вместо того чтобы помочь ему встать на ноги, устроиться, как это делают многие женщины, позволившие себе завести молодых любовников, я стала причиной того, что он остался голым, нищим.
«…Я поеду в Сургут… Заработаю денег… Я люблю тебя…»
В который уже раз перечитывая письмо, я словно слышала голос Федора… Я машинально набрала его номер. Послышались длинные гудки. Я представила, как Федор держит свой телефон на ладони, видит на дисплее мое имя, зажмуривается, превозмогая желание поговорить со мной, услышать мой голос… Как он мотает головой и мычит, топает ногами, злится на себя, на свою слабость…
Я долго просидела в машине, не будучи в силах пошевелиться. Мне показалось тогда, что вся моя жизнь разрушилась. Что все кончено. Федор бросил меня, причем сделал он это некрасиво, как трус, даже не поговорил со мной, не объяснил, не дал мне возможности помочь ему или хотя бы проститься… Оставил письмо в машине – мол, прочти, дорогая, когда меня уже не будет рядом с тобой. Очень по-мужски!
Григорий убил человека, и теперь все-все, каждая вещь в доме будет напоминать нам об этой ужасной трагедии.
49 
