52 
– Почти.
– Моя латышка что-нибудь натворила?
– Нет, ничего не натворила, но ведет себя более чем странно. Она вам ничего не рассказывала о том, чем занимается и зачем вообще приехала в этот город?
– Нет, она только сказала, что у нее тут дела, что в зависимости от того, как все закончится, она либо съедет с квартиры, либо останется еще на неопределенное время.
– Вам ничего в ней не показалось странным?
– Показалось. Она почти не ест хлеба, вместо сахара пьет какие-то таблетки, бросает их в чай, говорит, чтобы не располнеть, плохо говорит по-русски и хранит свои деньги – доллары – прямо на виду, словно не боится, что их украдут.
– К ней не ходят мужчины, не знаете?
– Я поручила соседке присматривать за квартиранткой, чтобы потом доложить мне, так вот она видела мужчину, интересного, невысокого, крепкого, любовника, короче…
– А с чего она взяла, что он ее любовник?
– Ну уж этого я не знаю, вы сами у нее спросите. А что случилось-то?
– Нет, пока ничего не случилось, но есть кое-что… А со здоровьем у нее все в порядке?
– Не знаю.
Юле оставалось только извиниться перед Донцовой за доставленное беспокойство и уйти несолоно хлебавши. Ничего нового об Аперманис она не узнала. Разве что мужчина… Кто бы это мог быть? Случайный знакомый? Но кто? Было бы время заниматься Ритой и ее причудами, следовало бы со слов соседки составить фоторобот мужчины-любовника. Но это – потом. А сейчас неплохо бы перекусить. Она посмотрела на часы – почти пять. Два разговора – и день прошел? А результатов – ноль.
* * *
Она позвонила – Рита открыла ей дверь, и по ее виду Юля поняла, что у той вновь возникли проблемы.
– Ты снова бросила меня, ничего мне не рассказываешь, никуда меня с собой не берешь, а оставляешь одну… – гнусавым голосом хныкала Рита, капризно топая босыми ногами и дергаясь всем телом, совсем как одуревшая ото сна испорченная чрезмерной опекой девочка-подросток, эгоистка и порядочная стервоза.
– Прекрати истерику, а лучше покорми меня. Так и быть, за ужином расскажу тебе, где была и что узнала, но таскать тебя повсюду с собой не смогу, не обессудь, иначе нам придется расстаться…
Кажется, она взяла верный тон, потому что Рита присмирела и покорно поплелась на кухню – разогревать еду.
– Тебя сегодня никто не беспокоил? Не насиловал?
– Если честно, то я бы рада, чтобы меня изнасиловали, но никто не пришел…
– Послушай, а может, никого и не было? Вот ты рассказала про желтый ковер, а ведь нет даже двери в подвал, где он должен был находиться…
– Я что-то спутала, возможно, но ковер был и кровь на нем – тоже.
– Мне никто не звонил?
– Звонил. Мужчина. Он оставил свой телефон.
– Португалов?
– Нет, другой, какой-то старый, я определила по голосу.
– И все?
– Нет, еще звонил какой-то Чайкин и просил, чтобы ты перезвонила ему. Вот теперь все… Ты будешь соус? Правда, сливки свернулись, но он все равно вкусный, я ела…
Юля от соуса отказалась. А по телефону позвонила тотчас же.
Мужской голос ответил:
– Слушаю.
– Это я вас слушаю. Вы звонили сегодня… – и она назвала домашний телефон Аперманис.
– Да, это вы? У вас очень приятный голос. Куда я могу за вами приехать?
Юля почувствовала, как где-то внутри ее что-то задрожало: не то от страха, не то от возбуждения. Ведь ее «сняли». По фотографии. На нее клюнули, и теперь кто-то, возможно даже обладатель этого приятного баритона, хочет переспать с ней.
– На улицу Пушкина.
– Через полчаса, а лучше минут через сорок вас устроит? – Времени у нее было в обрез, ведь на семь была назначена встреча у библиотеки с Зимой.
– Вполне.
Она вернулась за стол, но есть не смогла.
– Рита, мне нужно срочно привести себя в порядок. Можно, я снова одолжу у тебя твое платье? Опять забыла заехать в магазин.
– Конечно! А меня с собой не хочешь взять? Познакомила бы с каким-нибудь мужчиной.
– Тебе мужчина сейчас не нужен. Если по-честному, то тебе нужен врач.
Она позвонила Чайкину, но трубку так никто и не взял. Полчаса пролетели незаметно. Юля приняла душ, уложила феном волосы, подкрасилась, надела Ритино платье, надушилась ее духами и, словно превратившись на время в совершенно другую, раскованную и рисковую женщину, способную отдаться первому встречному за деньги, вышла из дома.
Ей вдруг показалось, что и не было тех страшных и тягостных дней бездействия и одиночества, которые разлучили ее с Крымовым и работой. Холодок в груди, учащенное дыхание – свидетельство того, что она волнуется перед своим очередным делом, все это, вместе взятое, нравилось ей и напоминало о той, НАСТОЯЩЕЙ жизни. Харыбин! И откуда он только взялся?!
52 
