119 
— Нет, ты к ваххабитам иди, Сулик! — крикнула Нинушка. — Там больше про справедливость знают. Может, еще жену тебе подберут — такую же рыжую, как ты, и закутанную.
— Не поняла! — повернулась к ней Сабрина. — Ты что против закутанных имеешь? Если человек исповедует ислам, пускай он ходит как в Коране написано. Почему меня менты в платке останавливают, а тебя в мини-юбке — нет?
— Потому что под мини-юбкой пояс шахида не спрячешь, — со смехом ответила Нинушка.
— Овца! — сказала ей Сабрина.
— От овцы слышу! — ответила Нинушка.
— Алиева, — Аминат Камиловна подошла к Сабрине и стала пристально смотреть на нее, — вам так шло, когда вы ходили без платка.
— Вам бы, как мусульманке, тоже с платком пошло, — буркнула Сабрина.
— А чё сразу без платка? — сказал другой брат Гасанов. — Чё, она правильно говорит, если в Коране написано, зачем женщине платок не носить?
— А сам чё бороду не носишь? — спросил Сулик.
— Я чё, дурак, чтоб меня каждый раз менты в багажник закидывали и избивали. Чё, если я бороду ношу, не пью, не курю, спортом занимаюсь, девочек на районе не цепляю, для них сразу — ваххабит?
— А чё, не ваххабит, скажешь? — спросил Сулик.
— Э, Сулик, сюда смотри, — позвал его другой брат, — ты себя мужчиной считаешь?
— Ты чё, я не понял?! — Сулик вскочил с места.
— Магомедов, сядьте! — Аминат Казиевна стукнула ручкой по столу.
— Тогда сюда же есть смотри, — продолжил Гасанов. — Тебя, короче, ни за что взяли, ты ничего не делал, только бороду носил. И тебя, короче, двадцать пять человек били, пытали, унижали тебя, короче, разными методами. Если ты мужчина, ты же уже не простишь?
— Сразу правильно вопросы ставь, если чё, — сел Сулик. — Если унижали, я лучше как мужчина с оружием в руках умру.
— Тем более за тобой рано или поздно все равно придут, — засмеялась Нинушка.
— Слушай, Касумова, свой язык особенно не распускай. — Один из братьев покрутил пальцем возле ее носа.
— Свой обрубок убери! — Нинушка оттолкнула его палец.
— Ты еще не видела мой обрубок, если чё! — ответил Гасанов, и оба брата захохотали.
— Все! — Аминат Казиевна захлопнула окно.
В это время прозвенел звонок, и она быстро вышла из аудитории.
— Я так хотела про белую лошадь узнать! — пожалела я.
— Не переживай, — отозвалась Сабрина. — Каждую весну она на каждом курсе рассказывает про белую лошадь. Все специально весну ждут, чтобы латинский не учить, только про ее белую лошадь слушать.
— Мне тоже скажи, что это за белая лошадь!
— Да лось это какой-то в белом плаще, — засмеялась Сабрина.
— А?! Какой еще лось? Она же «лошадь», сказала.
— Однокурсник это, короче, ее. Он всегда в белом плаще ходил. Она в него влюблена была. — Сабрина захохотала.
Аллах, я чувствую, с Сабриной что-то происходит. Кажется, весна будит ее тоже.
Мои глаза обманывают меня! Сабрина пришла без платка! Аллах, может, я сплю? Тогда разбуди меня скорее!
Сабрина зашла в аудиторию, когда уже прозвенел звонок, и Кощей начал диктовать свою лекцию.
— Можно? — Она просунула голову без платка в дверь.
— А что делать? — спросил Кощей и пожал худыми плечами.
Сабрина вошла в аудиторию в фиолетовой юбке, которую ей осенью подарил Исмаил. Поднялась к последним рядам, куда я села, чтобы Кощей не видел — я не пишу про его умлауты и дифтонги. Я хотела, чтобы меня ущипнул кто-нибудь, я могла упасть со скамейки! Она еще глаза черным карандашом подвела…. Что с людьми делает весна.
— Без платка тебе гораздо больше идет, — прошептала я.
— Никому не говори, — наклонилась к моему уху Сабрина. — Меня засватали. Родственник наш один.
На перемене все сверлили Сабрину, как будто она голая пришла.
Клянусь, на этих людей не угодишь. Когда закутанная, им не нравится. Снимешь платок, им тоже не нравятся. Честное слово, в этом городе живут такие люди, которые никогда довольны не бывают. Что-нибудь сделаешь, они тебе говорят — почему по-другому не сделала? Сделаешь по-другому, они опять на тебя косо смотрят. Как будто сами все такие святые. Я честно не понимаю, почему, когда они молятся, думают, что они лучше всех молятся. Думают, что Аллах только на них смотрит и радуется. И другим сразу советы начинают раздавать. Ты кто вообще такой, чтобы меня учить? Зачем сидишь, меня осуждаешь? Иди молись, да. Своим делом занимайся, ко мне не лезь. Аллах на тебя смотрит, что он про твою наглость подумает? Клянусь, не понимаю я такого! Вчера еще чабаном был, овец пас, читать, писать и то не умел, сегодня молиться начал и уже всем рассказывает, как надо жить, как будто остальные по сравнению с ним — одни дураки.
119 
