99 
Этого никак не могло быть, но было. Но консьержу по роду своей деятельности полагалось не пасовать перед неожиданностями, принимать вызов, оценивать происходящее и как можно быстрее выправлять ситуацию. У Падмини пересохло во рту, гулко билось сердце, но голова оставалась ясной, а сердце — решительным.
Когда Падмини осознала, что за дверьми и окнами более не горят огни улицы Теней, она пересекла вестибюль, морщась от жуткого состояния мраморного пола, вышла за дверь, на крыльцо. В козырьке от «Тиффани» горели лишь несколько ламп. Дождь прекратился. Небо полностью очистилось от облаков. Температура поднялась на десять, а то и на пятнадцать градусов в сравнении с декабрьской ночью. Улица, дома, построенные рядом с «Пендлтоном», город — все исчезло.
В лунном свете земля в радиусе ярдов пятидесяти выглядела абсолютно голой, как поверхность Луны, а дальше, даже в безветрии ночи, покачивалась фосфоресцирующая светло-зеленая трава, ритмично, вперед-назад.
Пронзительный крик, донесшийся из темноты, позволил Падмини вовремя повернуть голову, и она видела что-то бледное и странное, летящее ей в лицо. До этого она и не осознавала, что держит в правой руке вилку, которой ела вкуснейший уттапам, приготовленный тетей Анупамой. Собственно, она сжимала вилку с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Выставила вилку перед собой и остановила нападавшего на расстоянии вытянутой руки, воткнув зубцы в лоб летящей твари, весом фунта в три, с кожистыми крыльями и сверкающими глазами на безволосой морде кошки, но с клювом птицы. Вилка оборвала крик, тварь сорвалась с нее и перевернулась в воздухе, прежде чем рухнуть на землю.
Падмини попятилась из ночи в вестибюль «Пендлтона».
Когда консьерж сидел за стойкой в вестибюле, входные двери никогда не запирались. Падмини, однако, их заперла.
* * *
Микки Дайм
По северной лестнице, состояние которой не отличалось от коридора подвала, Микки поднялся на третий этаж. Он не знал, что с этим делать. Не мог изменить сложившуюся ситуацию, кого-то убив. А если бы мог, это не имело значения, потому что он не знал, кого надо убить, чтобы все вернулось на круги своя. Помимо Джерри и Клика, потенциальных жертв выбирали люди, чьих лиц он никогда не видел. И до того момента, как позвонит телефон и ему назовут имя, не оставалось ничего другого, как пребывать в этих жутких условиях.
Он увидел еще один пульсирующий синим экран в углу под потолком, расположенный так, чтобы держать под наблюдением и западный, и северный коридоры. Микки решил, что механический голос очень уж самодовольный. На этот раз он успел произнести лишь: «Взрослый мужчина», прежде чем Микки пулей разнес экран.
У квартиры «3-Г» он уже собрался нажать на кнопку звонка. Возможно, сенатор Эрл Блэндон знал, кого нужно убить, чтобы привести все в норму. Матери Микки сенатор нравился. Она говорила, что вина сенатора только в одном: он вытеснял своих врагов из бизнеса и политики, а ему следовало вытеснять их из жизни. Люди, которые только разорены или лишены политической трибуны, по-прежнему могли строить козни. В последний момент Микки решил, что советоваться с сенатором — идея не из лучших.
Когда он проходил мимо квартиры «3-Д», заговорил еще один чертов синий телевизор, за его квартирой, около грузового лифта: «Взрослый мужчина. Каш…»
Микки выстрелил, экран потух, и пока эхо выстрела еще отдавалось от стен, кто-то, находящийся за спиной, позвал его: «Мистер Дайм».
Оглянувшись, он увидел Бейли Хокса, стоящего среди осколков первого телевизора. Они знали друг друга, при встрече здоровались, ничего больше. Хокс раньше служил в армии. Можно сказать, был стрелком, и Микки подозревал, что Хокс мог распознать в нем стрелка. Он не доверял Хоксу. После смерти матери он никому не доверял. Несколькими часами ранее его пытался убить собственный брат. Микки не находил причин, по которым и Хоксу не захочется его убить.
— Нас восемь в квартире сестер Капп. Мы собираемся обойти весь дом, этаж за этажом, чтобы собрать всех.
— На меня не рассчитывайте, — Микки отвернулся и зашагал к своей квартире.
— Мистер Дайм! Что бы ни случилось, мы должны держаться вместе.
— Сильный действует, слабый реагирует, — ответил Микки.
— Что вы сказали?
— Что идет вверх, не может идти вниз, если определиться, что такое низ.
Это сказала не мать. Микки придумал эту фразу в десять лет, надеясь порадовать ее. Он думал, что фраза хороша, но она на двадцать четыре часа заперла его в чулан без еды и питья, с одной лишь банкой, чтобы справлять нужду. Тогда он понял, какова темнота на ощупь. Также понял, что он не философ и не литературный критик.
99 
