– Вишь, соска тащится! Соска, поехали с нами!
– Агхы-агхы…
– Может, та поедет, с ребенком?
– То не ребенок. То – другая соска.
– Я бы еу…
– Ногой по заду!
– Гы-ы-ы…
– А может, эту?
– Да у ей ноги кривые – как три года на бочке сидела, вон та получше.
– Фанера! Ее в постель и три месяца кормить – пока не поздоровеет.
– Пихать ее будут двое. Я и мой взвод.
– Я такую после армии выберу… Такую… На работу чтоб уходил – шмяк по ляжке! С работы приходишь – ляжка еще дрожит!!!
– Уыгх!
– Зёма, а ты мне после армии писать будешь?
– Я тебя после армии встречу и узнавать не захочу.
– Ну, ты и борзанул, гы-гыгы…
– Что возьмем на пятерик?
– Колбасы, три пива. Актер, будешь? Все одно – три. И батончиков. И курить.
– Может, и мороженое купим? – робко сказал Пыжиков.
– Обязаловка, зёма, обязаловка, – загорелся я и заорал в чаду сумасшедшей кабины. – Тормози, мать твою нехорошо!
Зёма тюкнулся в обочину, и, сиганув за Пыжиковым на асфальт, я вразвалочку забацал подковками к ларьку с синими выпученными буквами «Мороженое», где уже таяла лицом седая вялая бабушка.
Недалеко был киоск от «зилка». Только вот проехал его зёма почему-то. Возвращаться бы нам пришлось. Метров, может, тридцать всего. Я бабке пятерку сунул, а кретин Пыжиков стоял и мною любовался, будто у меня титьки по ведру. Он даже не услыхал, как зёма тронулся. Это я уловил и голову вздернул за спину Пыжикова. Наш «зилок» по-резвому втопил и ходко затерялся меж серого каравана кузовов и фургонов, а прямо по обочине целеустремленно к нам вышагивал офицер в белой портупее и каракулевой шапочке с большим золотистым знаком на груди, и по бокам его бухали отдраенными сапожищами двое рослых воинов в белых ремнях и с белыми штык-ножами.
Комендантский патруль.
Наконец и Пыжиков оглянулся и, побледнев, куснул воздух. А чего было кусать….
Я грустно опустил голову, сгреб аккуратно сдачу в кулак и прыгнул за угол, отбросив мрачного пенсионера в сторону.
Я помчался вдоль дома, молясь на первый переулок, глухие дворики и млявость патруля. Дурак Пыжиков бежал за мной. Господи, кто же бежит вместе от патруля! Надо сразу разбегаться! Надо, чтобы верзилы-белоременники имели в виду перспективу в случае догонки остаться с глазу на глаз с солдатиком-самоходчиком, которому уже мало что можно потерять, да и к тому же он и десантником может оказаться или просто амбалом с солидной репой, что хрен промажет. И какой же тогда толк – этому верзиле нас ловить?! Денег же за это не плотют! Ну не может ведь он за одно удовольствие брата своего душить?
Я крикнул бы все это Пыжикову, я бы объяснил. Если бы не боялся, что, обернувшись, увижу слишком близко красные морды и жадные руки, и не побегут тогда мои ноги ни за что…
Я оглянулся, лишь влетая в проходняк: Пыжиков с трясущимися руками медленно шел к начальнику патруля, кусая воздух с одышкой и стоном, а ребятки резво, разгоряченные удачей, мчались за мной с интервалом метров тридцать.
Влетел я во двор – раз, два, три – голый дворик, песочница и бетонный заборчик на валу, гаражи бережет. Я пропахал склон и замешкался вроде как у заборчика, вроде как примериваюсь, как бы его посноровистей ухватить да осилить. Верзила, что мчался первым, прямо с лету и прыснул на меня, с рыком целясь за плечи ухватить. А я тут некстати оскользнулся и шваркнул навстречу ему ногой по склону (все-таки сырая нынче весна), и его малость подбил. Верзила, крутанувшись, вытер подолом аккуратнейшей шинели измызганный склон и даже съехал вниз на пару метров.
Я, вбив воздух внутрь себя, перевалил за заборчик и свалился на выдохе в узкую щелку меж забором и гаражами. И дернулся, заизвивался, всем телом протискиваясь по ней, тесной, как кишка, и душной, скотине. Понял я сразу, что надо было по гаражам бежать, да теперь не подтянешься уже. Я бежал и летел с натугой по железобетонным аппендиксам, тыркаясь во все углы и загогулины, и дыхание стало биться в черную жесть, и мерзко стало в животе – детство протянуло сквозь годы свою лапу, и вдруг в горле как запершило чем-то, щипнуло в глазах, и подумал про маму, про себя, по которому скучаю, про то подумал, о чем сердце всегда болит, – ну, хватит, стервы, хватит, хватит…
– Хватит, сынок, отбегались, – ласково сказали сверху. На гараже, измученно вытирая рукой пот, стоял второй белоре-менник. Он отдохнул еще малость, нагнулся, схватил меня чужим жестким движением за воротник и повел обратно по чертовой щели меж забором и равнодушными боками гаражей.