Особенно,... 
70 
Я факелом посветил – интересно стало, чего это за культурные ценности тут маринуют, – и чуть со смеху не лопнул. Один портрет товарища Ворошилова оказался, довоенный еще, а второй – фюрера. Оба в полный рост, стоят, наклонившись, друг на дружку пялятся.
– Ну и на кой черт вы эту дрянь держите? – спрашиваю. – Вынесли бы да запалили.
– Тык ведь красиво.
– Чего ж тут красивого? – говорю. – Ты ж глянь – свинья свиньей.
Стражник репу почесал, на один портрет посмотрел, на второй…
Я только вздохнул.
– Ладно уж, – говорю. – Только… вы б его хоть к стенке, что ли, развернули.
– Тык который из двух?
– Оба. Где бочонки-то пустые?
– Там.
Полез я в это «там» – то еще удовольствие, хуже, чем в развалинах ковыряться. Пылюки – тонны, хоть лопатой сгребай, паутина липнет, да еще не видно ни черта, а железки все эти вокруг, что характерно, угловатые, острые и ржавые.
Минут десять лазил – нашел. Немецкий армейский бочонок, металлический, на пятьдесят литров. Как он к местным попал – ума не приложу.
Взвалил его на закорки, начал обратно к дверям пробираться – и как загремел со всего размаху, аккурат в самую середину портрета. Вместе с бочонком. Стражник только охнуть успел.
– Вы уж, – говорю, – извините. Случайно вышло. Тем более что вы это произведение искусства еще никому не показывали.
– Тык все равно жалко, – говорит. – Хорошая была картина. Большая.
Тоже мне – любитель искусства. Нашел, понимаешь, живопись. Ну и что мне теперь – лекцию ему устраивать?
– Ничего, – утешаю, – зато рама целая осталась. Смотри, какая хорошая, дубовая. Главное ведь, чтобы рама была, а уже чего в нее вставить – это всегда найдется.
Может, конечно, невежливо я с ними поступил, но оставить эту дрянь просто так – совесть не позволила.
Ладно. Набрали мы этот бочонок, выкатили наверх и даже умудрились вдвоем в кузов закинуть.
Тут как раз и рыжая появилась. Видок еще тот – груда одеял на ножках. Она, как я понял, просто с кровати своей сгребла все, чего там было, и приволокла.
– Ну вот, – говорю. – Не-рядовая, ты когда-нибудь научишься команды дословно исполнять? А?
– Я сделала то, что ты велел!
– То, да не совсем. Я тебе что приказал – одеял четыре штуки и одежду теплую. А ты что принесла?
– Одеяла.
– Сколько?
Молчит.
– Ты мне тут не молчи, – говорю. – А возьми, аккуратно разбери эту груду и доложи – сколько в ней одеял?
– Двенадцать.
– А одежды теплой?
Молчит.
– Вот-вот, – говорю. – В сорок первом кое-кто тоже о полушубках с валенками не позаботился.
– И что?
– А ничего, – говорю. – Так и остались стоять вдоль дорог… столбиками.
Ага. Кое-где до весны простояли.
– И вот еще что. У тебя к винтовке сколько патронов?
– Пять.
– А если поискать?
– Винтовку ты дал мне!
– Так ведь я ее не забираю – пока, по крайней мере. – Винтовка твоя, не спорю, и стрелять из нее тебе. Вот и озаботься пополнением боекомплекта. А то что – выпустишь обойму и в рукопашную?
Вообще-то насчет этой винтовочки у меня особые планы были, но о них я распространяться сейчас не хотел, тем более – пока доберемся, еще сто и один раз все перемениться может. Как говорил наш капитан: «Первой жертвой любого боя становятся планы этого боя».
– Сколько надо?
– Ну, еще хотя бы четыре обоймы, – говорю. – Двадцать патронов.
– Ясно, – рыжая на месте крутанулась – только земля из-под каблуков брызнула – и ушла. То есть умчалась.
А я пока еще раз в «Аризону» полез напоследок. Он, конечно, уже один раз из мира в мир проскочил, не своим, правда, ходом, но… мало ли что. А вдруг он в этом Травяном Мире возьмет, да и откажется масло это жрать, что тогда? Опять эвакогруппу из волов сколачивать? Так ведь, как я понял, по этим Тайным Тропам далеко не всякий вол пролезть сможет.
Ладно. Хватит, думаю, себе всякими глупостями голову забивать. Будем, как говорил старшина Раткевич, решать проблемы по мере их возникновения. Какие возникнут – те решим, а какие не возникнут – про те и не узнаем.
– Это подходит?!
Вынырнул я из мотора, поворачиваюсь – батюшки-святы, опять преогромная куча чего-то на стройных девичьих ножках.
– Это, – спрашиваю, – что?
Бух – куча наземь осыпалась. Ножки из виду скрылись, зато над вершиной личико показалось. Очень милое и очень р-раздраженное.
– Это – теплая одежда!
Да уж. Посмотрел я на эту кучу, ничегошеньки не понял и потянул к себе то, что сверху было, – то ли спальный мешок, то ли чехол для печной трубы.
70 
