87 
Определенно, какой-то резон в аскетизме имеется – но только цель, ради которой стоит лишать себя этого, я вообразить не могу, фантазии не хватает».
– Ты поосторожней, – проговорил он вслух. – А то наведется на твои коленки чего-нибудь вроде крылоящера.
– Мне хорошо, – Тайна отложила гребень и мотнула головой, на мгновение сделавшись похожей на экзотический одуванчик. – Я ведь ни разу еще не каталась на поезде, Вик.
– Совсем ни разу, – улыбнулся Швейцарец. – А два дня назад…
– То было не в счет, – перебила его девушка. – Тогда я еще не жила. А сейчас… сейчас мне хорошо. Так бы всю дорогу сидела и смотрела.
– И ночью?
– Нет, на ночь я бы отыскала другое занятие, – Тайна оглянулась, и Швейцарец с удивлением почувствовал, как его тело, словно само по себе, оживает под ее взглядом. Темных глаз, до краев наполненных нежностью… теплотой… лаской… мечтательной задумчивостью… ага и щами с компотом, мысленно закончил он и едва сдержался, чтобы не расхохотаться на весь вагон.
– Ты своих родителей помнишь?
– Да, а что?
– Просто интересно, – сказал он. – Кем они были? А то гляжу на тебя и совершенно затрудняюсь классифицировать.
– А, ты в этом смысле… Вик, во мне просто ужас чего намешано. Мать считалась русской, но на самом деле она наполовину маньчжурка, а папа ее, мой дед, – из казаков-эмигрантов. И у отца – от немцев до цыган, представляешь…
– Цыган?
– Ну да. До войны…
– То-то я думаю, – не дослушав ее, довольно произнес Швейцарец, – что-то в тебе южное проглядывает! Нечетко, расплывчато, пальцем не ткнешь – нос характерный или изгиб скул, – но чувствуется, ловится на косвенных ощущениях! Особенно когда ты, как вот сейчас, вполоборота сидишь.
– Серьезно?
– Абсолютно.
– Я забыла, как звали эту бабушку, – садясь рядом со Швейцарцем, грустно продолжала Тайна. – Даже странно, ведь ее саму помню много. Как гуляли вместе… как танцевать меня учила… как с мамой ругалась, а я за кровать пряталась.
– Хочешь, помогу вспомнить?
– Пилюлей доктора Самоделкина?
Голос ее оставался прежним, но где-то в глубине она вздрогнула, коснувшись той, едва затянувшейся раны…
– Нет, ну что ты, – успокаивающее пробормотал Швейцарец. – Есть множество других способов. Пусть более долгих и менее эффективных, зато совершенно безболезненных.
– Каких?
– Например, гипноз. Правда, – задумчиво проговорил он, – если твоя бабушка в самом деле была цыганкой, то еще неизвестно, кто кого загипнотизирует.
– А давай не будем, – тихо и очень отчетливо произнесла девушка. – Пусть прошлое останется в прошлом, хорошее и плохое. А я хочу жить сейчас. Хочу… ой, – совершенно по-детски вскрикнула она, вскакивая. – Платья! Совсем про них забыла. А все ты…
– Я?! – поразился Швейцарец.
– А кто же еще?
«Логика аргумента просто убийственна, – подумал он, – страшнее картечного дуплета!»
– Ладно, я.
– То-то же. Лежи и смотри!
Вот так и становятся подкаблучниками, вздохнул Швейцарец, любуясь торжествующей спиной Тайны и ее же ничуть не менее торжествующим… всем остальным. Черный Охотник, мрачная легенда, смерть во плоти – ну кто поверит? Да никто!
И уж тем более не поверят, что ему это нравится.
СЕРГЕЙ
– Я не…
– Анна, вали к чертовой матери, – четко выговорил Энрико. – Дай нам поговорить.
Она вспыхнула мгновенно, от подбородка до кончиков ушей, словно факел поднесли. Вскочила, подхватила рюкзак и винтовку и, не оглядываясь, каждым шагом старательно вбивая подошвы в асфальт, промаршировала за угол.
– Так-то лучше, – довольно улыбнулся скуластый и тут же вновь зашелся в приступе кашля.
– Хреново дело.
– Да уж, – Энрико, разогнувшись, искоса глянул на Сергея. – Но ты не думай… пулю на меня тратить не придется. Сам справлюсь – все равно автомат мой, да и прочее барахло тут и останется, верно? Рисковать нельзя, как эта дрянь передается, ни ты, ни я понятия не имеем.
– Может, все-таки попробовать… – неуверенно начал Айсман.
– Да прекрати, – вяло махнул рукой Рик. – Эти твои травки-заварки вам еще во как пригодятся. А мне ты уже ничем помочь не успеешь, точно говорю.
– Да тут всего-то пара минут, костерок сварганить и…
– Отставить, я сказал.
Шемяка, однако, все еще колебался. Даже мешок снял. Хотя симптомы Риковой заразы были не похожи на «серую лихорадку» в ее обычном виде, шанс все же был. Хилый, слабый, дохлый, почти никакой – но имелся. В конце концов, экстракт дрызг-травы представлял собой, по высокоученому выражению деда Павла, «сильнейший антибиотик общего действия». Айсману не раз доводилось слышать о случаях, когда он творил подлинные чудеса, вытаскивая больных и раненых с того света – хотя, разумеется, на каждый такой случай приходилось по два десятка тех, кому не повезло.
87 
