29 
— Так вы думали… обо мне? — недоверчиво спросила Эйлида.
— О ком же еще? Сам я балов не люблю и вообще нахожу светские обязанности до крайности скучными.
Эйлида до того удивилась, что не нашла слов для ответа. Правду он говорит или только прикидывается? Недоумение не оставляло ее всю дорогу до дома.
Чай подавали в гостиной, а после чая Доран все с тем же видом повелителя, который раздражал Эйлиду, отправил ее наверх прилечь.
Впрочем, она рада была снять амазонку и забраться в постель. Отрицать-то она это отрицала, но про себя знала, что далеко не так сильна сейчас, как два года назад. Уснула она почти мгновенно.
Пробудившись, Эйлида с удивлением обнаружила, что уже ночь, а у постели горит всего одна свеча.
Занавески задернуты, значит, она проспала долго.
Эйлида заставила себя встать с постели и посмотрела на часы. Глазам своим не поверила — было уже за полночь!
Ее даже не стали будить к обеду, разумеется, по распоряжению мужа.
Она снова легла в постель и закрыла глаза.
По крайней мере ей не надо беспокоиться нынче ночью, придет ли Доран к ней.
Скучно ли ему было обедать одному, или он, наоборот, радовался своей правоте, поскольку Эйлида оказалась не такой сильной, как следовало бы?
Наутро Эйлида рано позвонила горничной и была уже в малой столовой, когда Доран вернулся из конюшни. Видимо, ходил взглянуть на лошадей, решила Эйлида; она была тоже не прочь там побывать.
Увидев, что она ждет его, Доран сказал:
— Не браните меня за то, что я не велел вас будить. Я счел, что вы это заработали.
— А как вы догадались, что я собираюсь вас бранить?
— Прочел обвинение в ваших глазах и сообразил, в чем дело.
— Но я лишь могу поблагодарить вас за верное предположение, — сказала Эйлида. — Я устала больше, чем думала.
— Но, надеюсь, не настолько, чтобы отказаться сегодня утром проехаться со мной в коляске?
— В коляске… а не верхом?
— Верхом поедем во второй половине дня, если вы чувствуете себя в силах. Утром я хочу показать вам имение и рассказать об усовершенствованиях, какие я намерен произвести.
Пока они переезжали от фермы к ферме мимо полей, обработанных в полном соответствии с требованиями современного сельского хозяйства, Эйлида твердила себе, что все это просто для такого богача, как Доран. И все же вынуждена была признать, что дело не только в деньгах.
У Дорана были новые идеи, и он внедрял их в практику, хорошо зная, что большинство фермеров избавлялись от наемных работников, поскольку война кончилась и, значит, цены на зерно упали.
Доран же, наоборот, нанимал новых людей и находил рынки сбыта для произведенного ими продукта; он не только валил деревья, но и сажал новые.
Эйлида, которой все это было любопытно, не удержалась и спросила:
— Откуда вы так хорошо знаете английское сельское хозяйство, ведь вы говорили, что долго пробыли за границей?
— Я вырос в Англии, — отвечал он, — и поскольку мне пришлось зарабатывать деньги на самой разной продукции, я хорошо понимаю, на что есть спрос, и продаю это в точно выбранное время и по должной цене.
С некоторым огорчением Эйлида подумала, что рассуждает он как истинный торговец. В то же время она понимала, что его хозяйство дает доход и, несомненно, служит образцом для других землевладельцев.
Заметила она, что фермеры рады его видеть; когда он вступает в разговор с мужчинами на полях или в лесу, те смотрят на него чуть ли не с восторгом. То же выражение было и на лицах его слуг.
«Деньги! Всего лишь деньги! Деньги! Деньги!» — говорила она себе, однако поняла, что судит, несправедливо: прежде всего нужны разум и проницательность.
Верхом они в этот день ездили недолго: Доран считал, что Эйлида переутомится; таким образом, у нее появилась возможность зайти в библиотеку.
Она еще раз подивилась разнообразию книг.
Эйлида взяла с собой две, надеясь, что они откроют ей новые горизонты. Впрочем, она должна была признать, что разговоры с Дораном для нее интереснее и содержательнее.
Он рано отослал ее спать, и она почти рассердилась, что лишена таким образом случая поговорить с ним.
Доран проявил настойчивость, и Эйлида сказала почти с обидой:
— Вы обращаетесь со мной, как с ребенком!
— Наоборот, — возразил Доран, — я обращаюсь с вами как с женщиной, которая станет еще прекраснее, если не будет такой худой, а глаза у нее заблестят, что пока случается нечасто, к сожалению.
29 
