95 
– Голова болит? – осведомился Соловей.
– Ну.
– И у меня, – печально сказал авторитет. – Давление поменялось. К вечеру снег пойдет.
– К обеду. А что у тебя с головой?
– Отшибли. Твои друзья, кумовья тюремные. Во Владимире, в девяносто девятом. С тех пор мучаюсь…
– А меня – фугасом долбанули. Твои друзья, бандюки чеченские. В Аргуне, в две тысячи первом. Закопали мину на обочине, а я мимо на броне ехал…
– Так ты, значит, по горячим точкам специалист?
– Сказал же – помолчи. Поговорим, когда приедем.
– О чем? – патетически возопил авторитет и интенсивно заерзал. – О чем? Я сто лет не при делах! Ращу сына! Живу тихо!
– По паспорту, – возразил капитан, – у тебя нет ни сына, ни жены.
– А в натуре – есть.
– А по паспорту – нет.
– А ты на бумажку смотришь или на человека?
– Я смотрю и туда, и туда. И еще – в другие стороны. Ясно? А теперь умолкни. Думай о том, чего натворил.
– Чего я натворил? Чего я натворил? За все, что я натворил, мною уже отсижено! И ты это знаешь.
– Разберемся.
Капитан испытывал удовольствие. Он пребывал в своей тарелке. Он уже понял – по жестам клиента, по суете конечностей, по подергиваниям некрупного квадратного кадыка вдоль жилистой коричневой шеи, – что тут он найдет все, что ищет.
Подъехали к отделению. Едва машина вкатилась в ворота и встала в один ряд к трем сине-белым «луноходам», едва несчастный гражданин Соловьев увидел автоматчиков в серых куртках, едва проникся аурой ментовки, как стало ему совсем кисло. За предплечье выволок его капитан из салона, протащил через крыльцо (часовые у входа хохотнули и сплюнули), шепнул дежурному пару нужных слов, повлек на второй этаж, завел в кабинет и усадил на стул, а сам грузно утвердился напротив, за столом, выстраивая классическую мизансцену: подозреваемый психует и сучит ногами, а хладнокровный сыщик формулирует вопросы не в бровь, а в глаз.
Безусловно, находящегося в отпуске, то есть не при исполнении, милицейского функционера никто бы не пустил в отделение, находящееся на чужой «земле», и не позволил бы проводить приватные беседы с подозреваемым уголовником. Но начальник отделения приходился капитану старым приятелем и даже в некотором роде боевым товарищем и без лишних разговоров разрешил капитану делать все, что тот задумал.
– Короче, – басом начал капитан, закуривая, – есть мнение, что ты порешил бизнесмена Матвеева.
– Кого? – заорал напрочь испуганный Соловей. – Матвеева? Да ни в жизнь! На кой болт мне сдался этот фуцан, чтобы его разменивать?!
– Тогда зачем ты его разменял?
– Кто? Я? Разменял? Да ты все попутал, командир! Отродясь мне не надо разменивать таких беспонтовых пассажиров! Что, вообще, за базар? Где улики, вообще? Где все? Да я ствол шесть лет в руках не держал! Я сухой, понял? Наглухо сухой! Я никак нигде не при делах! Живу – тихо, дышу – ровно! Мне сорок два года, я нормально стою, мне коммерсантов разменивать вообще без мазы! Оно мне никак вообще не надо!
– Тогда кто его разменял?
– Кого?
– Матвеева! – заорал капитан. – Матвеева! Где Матвеев?! Кто его разменял?!
– Бля буду, начальник, я не в курсе. Отвечаю.
– Значит, знаешь Матвеева?
– Конечно. Но я его не трогал. И близко не подходил. Он мне не нужен. Это левый крендель. Я с ним особых дел никогда не имел.
Капитан проделал амортизирующий жест.
– Тебе сорок два. И мне сорок два. Мы договоримся. Матвеев – твой коммерсант?
– Считается – мой.
– Ты с него имел?
– Как водится.
Капитан рассвирепел:
– Выражайся яснее! Гражданин Матвеев пропал без вести! Есть подозрение – погиб насильственной смертью! Сформирован круг подозреваемых!
– Отвечаю, командир, я его и пальцем не касался. Таких, как он, у меня пятнадцать человек. Каждый башляет по штуке в месяц, вот и весь мой кошт… Я ж скромный…
– Пятнадцать тысяч долларов в месяц – это скромный?
– Я ж отдаю! Ты что, не понимаешь? Я ж почти все отдаю! Я ж не один! Я ж отчисляю! Я ж в системе! Ты чего, в натуре, мальчик, что ли? Ты меня реально удивляешь…
– Где Матвеев?
Авторитет Соловьев мудро вздохнул.
– Крест на пузе, начальник, – я не при делах Ничего не знаю. И знать не хочу. Матвеев вино французское гонял из-за бугра, здесь толкал по кабакам, имел свой доход, людям – уделял, как положено. Больше я ничего не знаю. Моя задача – скромная. Сберечь интересы пацанов.
95 
