— И как вы относитесь к этому произведению?
— Очень серьезно. Я просто представляю себе Буэнос-Айрес после взрыва нейтронной бомбы. Просто вижу известный мне автомагазин. Ни одной живой души и множество запчастей.
— Браво! Браво! Это просто гениально! Ралиска, приголубь нашего водителя!
Мечта мирового синема, которая делила переднее сиденье с реальной киношницей Человековой, но сидела ближе к водителю, обняла того вокруг шеи и пощекотала языком правое ухо. «Кадиллак» едва не ухнулся с крутого поворота в кювет. Шкварченко подумал, что ради таких блаженств можно пожертвовать и техническими успехами.
Между тем открылась уже панорама Коктебельской долины с ее западным контуром, состоящим из синих гор Карадага, Святой и Сюрюкая и показавшимся в этов момент всем этим Анкам, Танькам, Миркам, Катькам, Ралискам и гениальному поэту Нэлке взлетающим символом внесоциальной свободы.
Как раз в этот момент мужчины на рынке завершили погрузку бараньих тушек, сыров и хлебов в багажники двух «Москвичей». Оставшаяся без литфондовских лиц толпа торговцев отступила в глубину, словно некий зловещий хор.
— Что это они тут перед нами разыгрывают? — вслух подумал Ваксон.
— Да просто шмали насосались, — ухмыльнулся трюкач Гарик.
— Шмаль с маджари — это бронебойная смесь, — добавил трюкач Марик.
Атаманов вытирал платком свою бритую голову, которая делала его каким-то непременным участником этой восточной сцены.
— Пора смываться, господа, а то как бы по-лермонтовски у нас тут не получилось. Помните в «Бэле» — «нажруться бузы и…»
— А где же наши лабухи? — забеспокоился Гладиолус Подгурский. — Вот что храктерно для джаза — полное отсутствие нюха на опасность.
Ослябя, Канителин и Бабрасов покидали маленькую галантерейную лавчонку, нагруженные всяким барахлом из нелегальной пластмассы — все трое были собирателями кича: маленьких кремлей, лебедей, пограничников родины, танцовщиц с толстыми ляжками, самолетиков и крокодильчиков.
Ваксон, однако, смотрел не на них, а на автотрюкачей, которые оба представляли типажи расторопной московской хевры в джинсах, кроссовках и теннисках.
— А вы, ребята, вроде бы только что приехали, однако разбираетесь в деталях, — сказал он им.
— Слушай, Вакс, — сказали трюкачи (оказывается, и кличку уже знают), — мы здесь сто раз бывали. Для на слетать в Кок, все равно что два пальца обдудонить. А в этот раз нас Коч сюда послал, вроде бы как в командировку.
— Какой еще Коч?
— Ну, Семеныч. В общем, Семен Михалыч. Короче, Кочевой. Оплатил нам две горящих путевки в Литфонд. В общем, как бы к мадам приставил, чтобы заботились. Волнуется лауреат.
У Ваксона сузились глаза:
— Шпионить, значит, за Ралиссой приехали?
У Гарика и Марика тоже сузились глаза. Этот малый, похожe. нарывается. Кто такой? Может, и сам этот Вакс лауреат какой-нибудь? Не-ет, молодоват для лауреата. Ладно, грубить пока не будем. Хохотнули:
— Да вроде того: за такой бабой, как наша Ралиска, нужен глаз да глаз. Но вообще-то это задание второстепенное. В первую очередь идет удовлетворение всех ее потребностей. Подлизывается большевик.
— Это каких же потребностей?
Гарик и Марик переглянулись и опять хохотнули:
— Всех без исключений.
Пролетающий на миг залепил Ваксону глаза. Сестры, ярость и ревность, восхитительны ваши приметы. Очи разлепились. Перед ним, потряхивая брелоками ключами машин, стояли два молодых паразита, способных на все, в том числе и на удовлетворение всех потребностей.
— Ну, давайте, ребята, разбираться по машинам, — сказал Марик.
Ваксон, Подгурский и Ослябя поехали с Гариком; Атаманов, Канителин и Бабрасов — с Мариком. Во второй машине всю дорогу разговаривали о джазе. Оказалос что Атаманов-то не только писаниной занимался. Я, старички, окончил Гнесинку по классу народных инструментов, а во внеурочное время, фля, наблатыкался там на контрабасе. Он стал щипать воображаемые струны и бубукать своими отменными губищами: Эллингтон! Зарабатывал на жизнь, фля-фля-фля, в капппище гррреха, в «Коктейль-холле».
Хотите, квартет, етитвою, замммастырим? Авангардисты снисходительно улыбались. Марик тут, обернувшись от руля, сказал, что у него есть надежный канал по доставке джазовых пластинок «Дойче Граммофон».
В первой машине тоже присутствовал джаз: Ал Ослябя напевал сложную тему Майлза Дэвиса. Остальные долго молчали. Потом Гарик спросил сидящего ря Ваксона: