Особенно,... 
67 
Она его совсем не знала, Кирилла. Заочно уважала (потому что Борис уважал), но в другой день, может быть, и не поехала бы, невзирая на всё уважение. Полузнакомый дядя приглашает в ресторан, высылает такси – как-то это всё немного двусмысленно. С другой стороны, за такси можно и самой заплатить, и за ресторан тоже, и вообще – пора развеяться, сколько можно проводить вечера в обществе Монаховой и ее Димы? С ними забавно, но ребятам и вдвоем хорошо. Забьются куда-нибудь в «Маяк», далее сценарий известен: Дима медленно напивается, к нему подсаживается то один, то другой активист богемно-интеллектуального сообщества, на салфетках и оборотных сторонах кассовых чеков сочиняются гениальные рекламные слоганы типа «Нам завидует Европа, наши цены – просто жопа» или заголовки гневных статей типа «Геополитические фрикции Саакашвили»; в этом сезоне умный Дима – самый авторитетный специалист по сексуальной рифме текущего момента; Монахова тоже медленно напивается, курит тонкие сигареты, хохочет и дерзит, ей всё можно, она Диме не просто любовница, но муза; далее творческий полет Димы сменяется агрессией, и мыслитель начинает ревновать свою музу к какому-нибудь хлыщеватому продюсеру какого-нибудь кабельного шоу, следует неловкая, но бодрая потасовка, Монахова в восторге, далее – занавес. Мила трижды участвовала в творческих пьянках и потом решила завязать. Пыталась сидеть дома, читать, пробежала полтора модных романа, ничего не поняла, перестала, а книжки выбросила, глупо иметь дома такие нескладные, левой задней ногой написанные опусы. Собственно, свободного времени было не так много, три часа в день, с семи до десяти вечера – но это были совершенно невыносимые три часа. Так что приглашение Кирилла пришлось кстати.
Выпили по бокалу глинтвейна, человек в замше что-то говорил, мягко жестикулировал, но не мурлыкал, в глазки не заглядывал, иногда даже задумывался о чем-то своем, его телефон дважды звонил, и оба раза он вежливо и сухо отвечал, что занят; Борис сначала пребывал меж ними третьим, полноправным и даже главным участником застолья, незримо присутствовал – но постепенно стал надоедать, сам собой превратился в лишнего. И не то чтобы замшевый дядька с короткими седыми волосами и внимательным взглядом вытеснил Бориса, отодвинул в сторону – нет, они вместе сделали это, вдвоем. Она сделала, а замшевый помог. И когда Борис канул, освободил Милу, она вдруг ощутила комфорт. Расслабилась. Вспомнила, что ей и без Бориса может быть хорошо.
С ним лучше, но и без него тоже ничего, нормально, забавно. Свечи, вино, собеседник. Горячий шоколадный тортик с земляникой.
Конечно, он обязан был позвонить ей. Сразу же, в течение часа. И сказать, что вора поймали, что милиция нашла украденное. Конечно, она задохнулась от злости. Конечно, первым желанием было тут же набрать номер прекрасного принца и высказаться от души. Но замшевый мужчина, подливавший ей вино, был спокоен, шутил, улыбался, его доводы были просты, его фразы были внятны, он держался красиво, и Мила решила, что не станет выяснять отношения. Сидим хорошо, говорим спокойно, выглядим прилично – зачем портить картину? Мы взрослые люди, мы невозмутимы. Квартиру ограбили – бывает. Любимый человек проявил слабость – ничего страшного. Вот Кирилл: сорок лет, видал виды, явно давно понял жизнь, рассказывает о себе страшные вещи, однако вряд ли стал бы устраивать сцену из-за несостоявшегося телефонного звонка. Позвонил Борис, не позвонил Борис – какая разница, в жизни есть вещи поважнее телефонных звонков. Есть другой мир, никак не связанный с Борисом. В этом мире тоже грабят квартиры, там тоже есть проблемы, там тоже не хватает здоровья, сил, времени, равновесия, мяса и денег. Но там проблемы Бориса вообще не считаются проблемами. Там замшевые существа расслабленно шутят и говорят девушкам комплименты, и более того – без особых церемоний признаются в сексуальной заинтересованности. А это всегда забавно. Если товарищ жениха сверкает из угла глазами – тут всё ясно: хочет, но боится – это скучно. Бодрые мужчины так себя не ведут. Они либо вообще не смотрят, отводят взгляд, запрещают себе желать чужую женщину – либо говорят прямо. Жаль, что ты чужая женщина, я б тебя взял. Это круто. Это вручение собственной судьбы в чужие руки. Это знак доверия. Сказать жениху или не сказать – сама решай. Мне всё равно. Пришлось к слову – и я признался: да, ты мне интересна, я тебя хочу; жениха грязью не обливал, слова плохого про него не сказал, но о своем желании честно заявил и задуматься заставил, а задуматься надо, обязательно, может быть, не прямо сейчас, но потом, вечером, потому что этот замшевый Кирилл, конечно, никакой не друг Борису, и не товарищ, и не старший брат, у таких замшевых не бывает друзей и братьев тоже, а наоборот – враг он, плохой человек, опасный и злой, и, кстати, не такой уж интересный, скорее – обыкновенный, бывший злодей из девяностых, не сумевший отхватить себе заводов, газет и пароходов, не ставший папиком, проигравший какую-то свою важную игру и теперь вынужденный ностальгировать, и пиджак его хоть и замшевый, но так себе, и весь он, Кирилл, как большинство несостоявшихся папиков, немного нелепый, с понтом ухоженный, и выбрит, и причесан, и ногти в порядке, а вот зубы – плохие, желтые, лицо вроде бы гладкое, но когда усмехается – щеки идут морщинами, выдавая картофельно-маргариновое детство, брежневское, коммунистическое, – и отсюда ясно, что замшевый, как сейчас говорят, «тупо завидует». И Борису с его мышцами, и девочке Лю, румяной, благополучной, здоровой, уравновешенной, – завидует. Их с Борисом жизни спокойной, в которой квартирная кража с исчезновением нескольких ювелирных побрякушек и двух-трех электронных прибамбасов – трагедия. Шутит, улыбается, снисходит, хрипловатым баритончиком повествует о своих необычайных подвигах – и завидует. И ее, девочку Лю, он желает не сексуально, не как самец самку; она ему нужна, чтоб уравновеситься, утолить свою зависть, затолкать поглубже застарелый комплекс неудачника. Они, нынешние папики – из тех, что умнее и злее прочих: всё чаще норовят увлечь в свои навороченные спальни не двадцатилетних дур, приехавших из Кологрива, а самодостаточных взрослых женщин. Обаять приезжую дуру посредством золотой кредитки – сейчас это слишком просто, слишком много куриц собралось в курятнике. Но взрослый мужчина должен уметь взять взрослую женщину, а не юную зассыху. Взрослая уже умеет жить, а значит, и любить умеет.
67 
