Особенно,... 
36 
— Это я понимаю, — сказал герцог. — Но в таком наряде вы вполне могли попасть в весьма неприятную историю. Неужели вы не подумали об этом?
— Я… не ожидала этого, — призналась Валерия. — Я и подумать не могла, что какой-то мужчина… способен вести себя… как этот испанец. Но вы спасли меня!
— Меня могло там не быть! И тогда Бог знает, что бы случилось с вами!
Тон его был столь суров, что Валерия жалобно воскликнула:
— Вы ведь не расскажете об этом папе! О, прошу вас, пообещайте мне, что не расскажете.
Он молчал, и она повторила снова:
— Пожалуйста… обещайте мне это! Если папа узнает, он очень рассердится… на нас с Тони!
— А если я пообещаю, что вы тогда предпримете в отношении нас с вами?
Валерия безнадежно махнула рукой:
— Тони вас не узнал… Он ведь видел вас лишь однажды. Когда мы вернемся в Англию… вы… забудете меня.
Валерия подумала, что она-то никогда не сможет забыть его, что бы ни случилось.
Все это время они по-прежнему стояли у полотен импрессионистов, но герцог смотрел на нее, а она все не смела встретиться с ним взглядом и надеялась только, что он сдержит слово и не расскажет отцу о них с Тони.
— Я жду ответа на свой вопрос, — напомнил герцог.
— Я сказала вам, что… должно случиться.
— А что же Рамону де Савен делать с мадам Эрар? — спросил хозяин замка.
Вдруг герцог заговорил совсем другим тоном.
— Что вы чувствовали, когда я оставил вас вчера вечером, а вы были уверены, что мы с вами больше не увидимся?
Валерия вспомнила, как безудержно она рыдала, и прошептала:
— Я… ничего не могла с этим поделать.
— Но ведь я сказал, что буду заботиться о вас и защищать вас. И я собирался сдержать слово.
— В… вашей холостяцкой квартире в Париже? — Валерия вспыхнула. — Вы знаете… теперь, что… это невозможно.
— Я знал это и раньше. Но вам удалось немного запутать меня и сбить с толку, хотя я с самого начала знал, что вы не та, за кого себя выдаете.
— Как… вы узнали, кто я? — спросила Валерия.
— Когда я понял, что вы уехали, не оставив мне ни адреса, ни записки, я был вне себя! Я расспрашивал всех портье в гостинице, но никто не мог сообщить мне ничего вразумительного, пока кто-то не посоветовал обратиться к ночному портье.
Валерия вспомнила, что Тони расплачивался именно с ним, и он же переносил их багаж.
— И он… сказал, куда мы уехали? — спросила она.
— Когда он явился на службу в четыре часа, — продолжал герцог, — он рассказал мне, что вы с Тони уезжали в страшной спешке, но куда вы отправились, не знал и он, хотя запомнил имя кучера, чей экипаж вы наняли.
— И он вам сказал, что отвез нас в порт?
— Да, на яхту «Морская змея».
— Вы… очень удивились?
— Я был страшно потрясен и очень рассержен, узнав, что молодая леди оказалась в «Мулен», да еще чуть не стала жертвой этого испанца, хотя, признаться, она этого заслуживала!
Снова наступило молчание, потом Валерия заговорила:
— Я… понимаю ваши чувства и поэтому… за ужином я уже думала… что нам с Тони лучше поскорее вернуться в Англию.
Она с трудом сдержала слезы, которые навернулись ей на глаза.
— И ты думаешь, я позволил бы тебе это сделать? — спросил вдруг герцог, обнимая ее.
В первые мгновения Валерия не могла поверить, что это ей не снится.
Потом он нежно и властно поцеловал ее, и она снова испытала удивительное чувство восторга и блаженства.
Рамон поднял голову и спокойно спросил:
— Скоро ли ты станешь моей женой, дорогая?
Валерия посмотрела ему в глаза. Ее лицо сияло, озаренное внутренним светом. Казалось, женщина не может быть так прекрасна. В ее красоте было что-то неземное.
Однако ответ девушки прозвучал неожиданно резко:
— Нет!
Герцог изумленно посмотрел на Валерию.
Она высвободилась из его объятий и, словно ничего не видя вокруг, отошла к окну. В лучах заходящего солнца струи воды в садовом фонтане казались темно-красными.
— Так ты отказываешься выйти за меня замуж? — с удивлением спросил герцог. Все его родственники постоянно умоляли, уговаривали его жениться, и ему не приходило в голову, что женщина может отказать ему. — Мне казалось, ты любишь меня.
— Я действительно люблю тебя, но… не могу стать твоей женой.
— Но почему? Должна быть какая-то причина!
— У меня… есть причина.
Герцог подошел к ней.
36 
