51 
— Вот как? — Несмотря на снедающее ее беспокойство о Джефри, в ее глазах промелькнула озорная искорка. — Да и какое это имеет значение? Я поняла, что у тебя имелись свои причины, и мне не следовало беситься.
Он нахмурился, не совсем понимая ее.
— Ты была вправе рассердиться на меня, — настаивал Алан.
— Не совсем так. По правде говоря, я сердилась не на тебя. У меня снова появились сомнения и страх. Я испугалась, что опять поставила себя в дурацкое положение. Что-то вроде рефлекса, оставшегося после Томаса. Когда он сбежал, я размышляла, сколько же тайн он от меня скрывал. Помимо унижения, это было самое страшное. Думать, что я знаю этого человека, и, как оказалось, совершенно не знать его.
Алан содрогнулся при мысли, какую боль он ей причинил.
— Мышка…
— Позволь мне закончить, пожалуйста… Моя реакция на тебя была продиктована случившимся с Томасом. Немного успокоившись, я сообразила, что твои братские отношения с Миком ведь не только твоя тайна. Это еще и тайна Мика. И пока ты все не выяснил с ним, тебе не пристало делиться ею с кем-либо еще. И я представила, как бы чувствовала себя на твоем месте… Честно, Алан, я бы, наверное, поступила точно так же. Я подумала, как же это сложно, неимоверно трудно, и поняла, почему ты не хотел, чтобы кто-то еще знал о твоей тайне.
Что же касается того, что ты, как мне казалось, использовал меня… В конце концов, ты всего лишь задал мне несколько вопросов о Пэрише, а идея познакомить вас пришла в голову мне, ты тут ни при чем.
Элис не без робости взглянула на Алана. В самом деле, он же не толкал ее в пропасть, не бросал ее, а всего-то утаил от нее одну вещь. А она, обещавшая себе любить его несмотря ни на что, ухитрилась лишь показать ему, что нельзя доверять даже близким людям, ибо они могут подвести тебя в любой момент.
Алану казалось, что у него сейчас разорвется сердце. Ком встал в горле, и он не мог произнести ни слова. Значит, по ее мнению, он не нуждается в прощении.
— Вот найдем Джефри и тогда поговорим, — хрипло выдавил Алан.
Он вспомнил сон, свое видение или как это еще назвать. Красный бизон высказал мысль его деда относительно цветов.
Нет, он не считал свою жизнь бесцветной. По крайней мере до смерти Хейла. Может, она и не сверкала всеми цветами радуги, но не была и сплошь черной. В ней был Хейл, масса волнительного и забавного. Но некоторых цветов все же не хватало, признал он сейчас. После же смерти Хейла не осталось никакого цвета вообще.
Так продолжалось до сих пор. Но сегодня утром мир как бы расцвел, деревья, трава и даже камни стали ярче. Как если бы он надел очки, через которые стал видеть все в фокусе. Словно раньше он просто не воспринимал всю эту красоту вокруг.
— Далеко еще? — спросил он Элис.
— Примерно с час. Местность такая, что путь не сократишь.
— Ты, видно, знаешь каждый уголок на ранчо?
— Почти. В детстве я любила играть в разведчицу. Никогда не относилась к домоседам. А как только заимела собственную лошадь, то разгулялась вовсю. Отец не возражал, лишь бы я выполняла свою часть работы, а мать рано отказалась от мысли научить меня готовить и вести домашнее хозяйство.
— Знаешь, я никак не мог понять, что ты за человек. Не потому, что ты коп — сейчас много женщин-полицейских, а потому, что пытаешься выглядеть крутой, не будучи такой на самом деле.
— Пожалуй, — усмехнулась Элис. — В этой форме я сама себе кажусь иногда самозванкой. А уж в такой заварухе, что случилась тогда в баре «У счастливчика»… Не знаю, что бы я сделала, если бы кто-то послал меня подальше. Парни, с которыми я работаю, не против хорошей драчки. Но только не я. И уж совсем не хотелось стрелять из ружья. Мне кажется, здесь труднее работать, чем в большом городе. — Она повернулась к нему в седле. — Ведь все эти мужики знают меня. Они помнят меня этакой долговязой дылдой, спотыкавшейся о свои собственные ноги, помнят, как я забыла свою роль в школьной пьеске. Здесь мне трудно быть крутой.
— Но ты прекрасно справилась с ситуацией, — улыбнулся Алан. — Никто из парней не доставил тебе неприятностей, так ведь? По-моему, они очень уважают тебя, и им и в голову не придет бросить тебе вызов.
— Кроме тебя некому. — Откинув голову, она посмотрела на него поверх своих зеркальных очков. — Я помню твои слова: «Кто заставил тебя бояться быть женщиной?»
— Мышка, дорогая, как только я услышал твой голос, у меня взыграли гормоны. Мне это было совсем непривычно, ибо уже очень давно я не распалялся так моментально, и мне стало не по себе. Все мои внутренности пришли в неистовство от одного твоего голоса. Каково же было мое удивление, когда я увидел, кому принадлежит этот голос. Ты лихо размахивала дробовиком и говорила, как чемпион в тяжелом весе.
51 
