Особенно,... 
51 
В две тысячи пятом году британский медицинский журнал «Ланцет» опубликовал токсикологические отчеты о состоянии сорока девяти казненных арестантов из четырех штатов. У сорока трех уровень анестезии оказался ниже, чем того требовала простейшая операция под общим наркозом. У двадцати одного уровень был минимально допустимым. Анестезиологи сообщают, что если бы на момент введения хлорида калия человек находился в сознании, то ему казалось бы, будто в венах его кипит подсолнечное масло, что его изнутри жгут заживо, однако говорить или двигаться он бы не смог из-за мышечного паралича и легкого седативного эффекта, оказанного двумя другими препаратами. Верховный суд был в нерешительности: хотя смертная казнь там по-прежнему считалась конституционной, двух арестантов все же не казнили ввиду поднятого вопроса. Судьи не могли определиться, можно ли считать чудовищную боль, испытываемую при смертельной инъекции, нарушением гражданских прав и оспаривать данный способ в суде низшей инстанции. Говоря более простым языком, они сомневались, так ли гуманна смертельная инъекция, как ее пытаются преподнести.
630:5 (XIV). Представитель службы исполнения наказаний или кандидат на эту должность должен определить используемое (-ые) вещество (-а) и процедуры казни, однако, если данный представитель по каким-либо причинам сочтет нецелесообразным исполнение наказания через введение смертельного препарата, наказание возможно осуществить через повешение, в соответствии с законом о смерти через повешение от 31.12.1986.
Оливер взобрался ко мне на колени. Я перечитала абзац еще раз.
Шэю не введут хлорид калия, если я смогу убедить нужного чиновника – или судью – в нецелесообразности данного способа казни. А если приплести к этому еще и закон о защите религиозных прав заключенных и доказать, что частью его системы верований является донорство органов, смертельная инъекция действительно станет нецелесообразной. И тогда Шэя повесят.
И случится уже настоящее чудо: если верить доктору Галлахеру, в таком случае Шэй Ворн сможет отдать свое сердце Клэр Нилон.
Люсиус
В тот день, когда вернулся священник, я работал над пигментами. Мой любимый компонент – это чай: он оставляет пятна, насыщенность которых может варьироваться от почти белого до желтовато-коричневого. «M amp;M's» хороши ярким цветом, но с ними очень тяжело работать: приходится смачивать кончик ватной палочки и стирать с конфет глазурь; из них нельзя вымочить пигмент, как из фруктовых «Скиттлз». Чему я, собственно, и посвятил то утро.
Я положил крышку на стол и накапал в нее капель пятнадцать теплой воды. Затем туда отправилась зеленая конфета. Я покатал ее пальцем, наблюдая, как сходит слой пищевой краски. Хитрость в том, что конфету нужно вынуть в тот миг, когда увидишь белый сахар: если он просочится в краску, рисовать будет труднее.
Отбеленная пуговка отправилась мне в рот, благо теперь я мог себе это позволить: язвы-то исчезли. Посасывая ее, я вылил содержимое (зеленое, как трава, по которой я много лет не гулял босиком; как растительность джунглей; как глаза Адама) во флакончик из-под аспирина. Там краска будет в безопасности. Чуть позже я смогу смешать ее с капелькой белой зубной пасты, растворенной в воде, чтобы получить нужный оттенок.
Кропотливый, конечно, процесс, но с другой стороны… Времени у меня было предостаточно.
Я как раз собирался повторить этот трюк с желтой карамелью (от нее цвета получаешь в четыре раза больше, чем от «Скиттлз»), когда священник Шэя, облаченный в бронежилет, подошел к двери моей камеры. Я, конечно, видел его краем глаза во время первого визита, но только издалека. Теперь же, когда он стоял прямо передо мной, я заметил, что он куда моложе, чем я ожидал. Прическа у него была нарочито «антисвященнической», а глаза казались мягкими, как серая фланель.
– Шэй на стрижке, – сказал я. Сегодня парикмахерский день, Шэя увели минут десять назад.
– Я знаю, Люсиус – сказал священник. – Поэтому и надеялся поговорить с вами наедине.
Меньше всего на свете мне хотелось точить лясы со священником. Я его сюда не звал. Как показывал опыт, представители клира обычно ограничивали свое общение со мной нудной лекцией о том, что гомосексуализм – это выбор каждого человека и Бог все равно меня любит (за вычетом моей мерзкой привычки влюбляться в мужчин). Пусть Шэй и вернулся в камеру в полной уверенности, что новоиспеченная команда – баба-адвокат и этот священник – свернет ради него горы, я этого энтузиазма не разделял. Хотя он и просидел в тюрьме одиннадцать лет, я не встречал заключенного наивнее. К примеру, вчера ночью Шэй поругался с надзирателями, принесшими свежее белье: он отказывался стелить другие простыни. Заявил, что они слишком сильно пахнут хлоркой и он лучше поспит на полу.
51 
