Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
94 
– Я регент и военачальник Ахенского домена. Имею к вам весьма деликатный разговор.
Малистар удивился: действительно, штандарт кортежа изображал орла, что само по себе свидетельствовало о важном статусе гостя.
– Вы хотите сказать, что прибыли сюда исключительно для встречи со мной? – недоуменно спросил он.
– В каком-то смысле: да, – подтвердил Теодорих. – Так вы соблаговолите принять нас?
– Прошу в мой дом, – дефенсор изобразил широкий приглашающий жест и вновь поклонился. – О вашем кортеже тоже позаботятся, не извольте беспокоиться. Мы – люди гостеприимные.
«Чего не скажешь о твоем покойном отце», – подумал Теодорих, незамедлительно последовав за хозяином селения.
Теодорих и Эйнар расположились на длинной скамье за деревянным столом и осмотрелись. Обстановка в доме дефенсора была предельно простой, почти крестьянской. Единственную роскошь представляли собой разве что резные полки для посуды да покрытый пестрым домотканым ковриком кованный добротный сундук в углу. Малистар расположился напротив гостей. Его жена Теса, действительно очень красивая женщина, судя по всему, франкских кровей, выставила на стол вино, медовые лепешки и огромное блюдо маседуана[79], после чего тоже присоединилась к гостям.
Эйнар, ничуть не утративший за истекшие года своего завидного аппетита, тотчас с жадностью накинулся на угощения, а Теодорих, застыв, уставился на Тесу. Малистар, перехватив взгляд гостя, истолковал его по-своему, в связи с чем счел нужным строго напомнить:
– Это моя жена, господин регент.
Теодорих взглянул на него с удивлением.
– Вы меня неправильно поняли, господин дефенсор. Мое внимание привлек всего лишь торквес на шее вашей жены.
– Подарок моего отца, – пояснил дефенсор, успокаиваясь.
– Вот уж не думал, что найду его столь быстро… – задумчиво произнес Теодорих, вновь переводя взгляд на Тесу.
– Простите, но что вы хотите этим сказать? – озадачился Малистар.
– Дело в том, что сей торквес принадлежал моей матери. Просто однажды я и мой друг, – Теодорих указал на Эйнара, – будучи еще очень юными, имели неосторожность следовать через здешние места…
– Не продолжайте! – перебил его дефенсор, заливаясь краской. – Я уже обо всем догадался. Теса! – обратился он к жене. – Сними украшение и отдай его нашему гостю.
Женщина однако воспротивилась:
– Чего ради?! Я ношу его уже много лет! А если каждый путник будет посещать наш дом и утверждать, что ту или иную вещь у него насильно отнял когда-то твой отец, мы так и нищими можем остаться!
– Что на это скажете? – повернулся дефенсор к гостям. – Как ни крути, а моя жена отчасти права…
Теодорих не смутился:
– Во-первых, у меня есть свидетель – мой друг. – Эйнар кивнул, подтвердив его слова. – Во-вторых, мне известно, что по обеим сторонам вставки из голубого прозрачного камня расположены по три мелких камушка горного хрусталя, а на обороте украшение имеет клеймо саксонского мастера в виде восьмиконечной звезды.
Женщина даже рот открыла от изумления. Муж же тем временем потребовал уже более настойчиво:
– Сними торквес, Теса!
Супруга послушно расстегнула застежку и положила украшение на стол: вокруг переливающегося голубого топаза искрились горные хрусталики. Дефенсор перевернул торквес: взорам всех четверых предстало восьмиконечное клеймо.
Глава 4
Кортеж Теодориха, возглавляемый знаменосцем со штандартом Ахенского домена в руках, достиг Лютеции и, сопровождаемый взглядами многочисленных зевак, остановился подле стен города. Охраняющий столицу и сформированный самим королем гарнизон – высокие мускулистые воины в римских доспехах и франкских рогатых шлемах-геумэ, вооруженные до зубов и беспредельно преданные своему повелителю Хлодвигу Августу, – преградил путь ахенскому кортежу.
После недолгих переговоров Теодорих в сопровождении Эйнара, знаменосца и двух воинов из личной охраны проследовали в столицу королевства, а остальные члены отряда расположились под городскими стенами лагерем.
* * *
Хлодвиг не вставал с постели уже несколько дней: его мучили сильные головные боли, а левая сторона тела почти полностью онемела и отказывалась подчиняться. Подле ложа больного неотлучно пребывали два лекаря, священник и курий[80], готовый в любой момент зафиксировать на бумаге последнюю волю августейшей особы.
94 
