40 
Вот только как же должен был любить этот благородный итальянец графиню Софью Шувалову, чтобы всю жизнь искать ее и своего ребенка?.. Это же просто волшебство. Сказка. Мечта…
— Да что же это такое? — Недовольный голос императрицы вернул всех на грешную землю. — Объяснись, граф, я плохо итальянскую речь разбираю, — повернулась она к Шувалову. — Кто этот человек?
Вперед протиснулся маэстро Меризи и заговорил на немецком, все ниже кланяясь. Объяснение на родном языке императрицы было верным ходом — Екатерина, урожденная принцесса Анхальт-Цербстская — начала осознавать ситуацию.
— Это история страстной любви, ваше величество! — журчал маэстро. — Двадцать лет назад, мой друг, маркиз Франческо Манино влюбился в русскую Венеру — графиню Софи Шувалову. А этот юноша — плод их любви!
Итальянец, услышав имя Софьи, взволнованно закивал головой.
— Так где же он был двадцать лет? — гневно спросила Екатерина. — Бедная женщина умерла с горя, а ребенка ее незаконным посчитали!
— Семье Манино пришлось уехать из Венеции в изгнание. Скрываясь от политических недругов, Франческо и его старший брат Лодовико долго странствовали по Европе. Только год назад им удалось вернуться в Венецию. Лодовико как представитель старинной патрицианской семьи стал дожем Венеции. А Франческо, едва обретя официальный статус, поспешил в Россию — искать свою возлюбленную.
— Ах, любовь! Какая грустная история… — Екатерина, как простая женщина, шмыгнула носом и полезла за платочком. — Это же настоящий роман — и сколь драматический! Бедная возлюбленная уже мертва, остался только нажитый сын… — Государыня промокнула глазки и повернулась к Голобородко, державшемуся за скулу. — А ты все врал, приятель! Какой же он крепостной? Я свою крестницу не за холопа, а за венецианского патриция выдала. Не знаешь, а говоришь. Хотя по должности знать должен. Так что не годишься ты мне в статс-секретари, любезный. Иди себе! — И Екатерина ткнула в разломанные двери. Потом обернулась к Шувалову: — Получается, ты теперь мой родственник, граф? Я-то думала, ты книжный червь, ученый тихоня. Но теперь вижу, какой ты тихоня!
И Екатерина кокетливо стрельнула глазами в сторону огромной фигуры великана Шувалова. Князь Бельский проследил за венценосным взглядом и потихоньку скосил глаза на юного фаворита, робко стоявшего в тени у стенки. Кажется, его фавор подошел к концу. Теперь можно и о дальнейшей его судьбе подумать. Уж не первый месяц князь Бельский замечал, как сей «мил друг» косится на его старшую дочку Авдотьюшку. Что ж, парень хороший, добрый и преданный. И наилучшего происхождения — из древней семьи князей Долгоруковых. Это же почти царских кровей, не то что Бельские, приближенные к трону только во времена Петра Великого.
Эпилог
Венеция действительно оказалась похожей на Санкт-Петербург: каналы, набережные, мосты и вода… Но если в Петербурге все было такое масштабное, прямое, грандиозное — огромные набережные, прямые улицы, мосты, которые и взглядом-то враз не окинешь, то в старенькой Венеции все какое-то крошечное: мостики горбатенькие, улочки коротенькие, каналы узенькие. И все словно игрушечное — ни масштаба, ни размаха…
Хотя не правда — размах есть. Если смотреть не на воду и город, а в небеса — размах там: высь необычайная, уходящая, кажется, в божественную синь, облака розовые, идущие нескончаемым караваном, а солнечный свет — нежнейший, золотой, ласкающий. В Петербурге нет ни таких небес, ни таких чистых цветов. Там и облака серые, как набережные, и свет тусклый, словно ему трудно прорываться сквозь пелену вечных дождей. Там мало и света, и тепла. Там люди почти не улыбаются. Правда, чему улыбаться?
Но там — дом. Там — театр. Пусть в нем частенько заправляют голобородки, но там сцена, на которую Лиза вышла впервые в жизни. Там зрители, которые аплодировали ей, когда она пела итальянские, немецкие и французские оперы. Но, Боже, как они рукоплескали ей, когда она пела русские песни!
Да, они невеселы эти протяжные мелодии, но разве весела любовь? Что только не пришлось пережить Лизе — и презрение, и ругань, и похищение. А Александр вообще перенес ужас сырых казематов.
И вот они — разодетые как царь и царица — в Венеции. Семья Манино встретила их, а Александра в особенности, с распростертыми объятиями. Их возили из дома в дом, показывая как истинные диковины. Приемы сменялись обедами, балы — маскарадами. Но чаще всего устраивались музыкальные увеселения. Вот как сегодня, когда Лиза и Александр пели перед гостями правителя Венеции в самой большой зале Дворца Дожей.
40 
