…Сваровский открыл саквояж и начал выкладывать на стол кружевное женское бельё. Ламанский с нескрываемым наслаждением наблюдал за этим процессом.
– У меня появились новые красотки – свежи и хороши! Не откажись, составь компанию! – предложил хозяин. – Раньше ты был женатым человеком, теперь же… – он перекрестился, – вдовец. Можно и развлечься немного… Ты, когда жену-то схоронил?
– Почитай три месяца… – тяжело вздохнув, ответил поляк.
– И что с тех пор ни-ни?
Сваровский отрицательно покачал головой.
– Нет, тосковал очень по жене. Не могу на других женщин смотреть.
– Напрасно! На моих взгляни – сразу интерес к жизни появится. Настоятельно советую Варвару, что с длинной косой – умопомрачительная любовница! – Майор расплылся в слащавой улыбке.
– А за что её осудили?
– Точно не знаю, Сигизмунд. Вроде как мошенница…
– Хорошо, посмотрю на вашу красавицу, – согласился поляк.
* * *
Женщины облачились в кружевное бельё. Варвара посмотрела на себя в старое, потемневшее от времени зеркало, стоящее в углу комнаты.
– Матерь Божья! Была воровкой и мошенницей, а теперь вот ещё и шлюхой стала…
Она поправила кружевную грацию и подтянула резинки розовых чулок.
– Ладно, Варька, не ворчи, – оборвала Прасковья. – Поди, в женской тюрьме ходила бы сейчас в грязной телогрейке, да в сапогах кирзовых. А тут хоть на человека похожа, – женщина спрыснула грудь духами и растёрла их ладошкой. – Люблю цветочный запах, напоминает сирень, что росла у меня под окном…
– Может, как ты говоришь, на человека и похожа… Только вот развратник мне этот противен. Чего удумал – женской любовью заниматься! – возмутилась Варя.
– Подумаешь, невидаль какая. Мне двадцать два года, сирота я с тринадцати годов, и за свою короткую жизнь успела насмотреться. Чуть в бордель не попала! Поверь мне, наш хозяин – просто невинный младенец. В борделе девки каждый день по пять клиентов обслуживали, всякое случалось: такие попадались живодёры! Этот, по крайней мере, один. Чего с ним не справимся что ли втроём?
– Справились уже… Ладно базлать, пошли, – оборвала Варя. – А то прогневается отец наш родной, благодетель, и отправит на казённую фабрику.
Женщины, как обычно, вошли в спальню Ламанского; тот возлежал на кровати обнажённый, прикрывшись одной лишь простынею. Варя заметила незнакомого мужчину, расположившегося поодаль на кушетке около окна. Незнакомец был удивительно хорош собой: светловолосый, голубоглазый, тонкий прямой нос и правильной формы слегка полноватые губы говорили явно о дворянском происхождении.
Гость в свою очередь, не отрывал взгляда от Варвары. И сам того не ожидая, впервые за три последних месяца, при виде красавицы в кружевном белье, ощутил прилив плотского желания и сил.
Прелестница, высокая, стройная, белокожая, с аппетитной грудью и упругими бёдрами – выглядела чрезвычайно соблазнительней. Розовые чулки столь выгодно подчёркивали её стройные ноги…
Сигизмунд почувствовал лёгкое головокружение и сладостную боль внизу живота.
– Рекомендую, – Ламанский указал в сторону Вари. – Одалиска[34] в полном твоём распоряжении. Если желаешь прямо здесь – прошу без лишних стеснений.
– Простите, но я бы лучше уединился с девушкой… – робко возразил Сваровский.
– Что ж дело твоё… Комната рядом… – благожелательно ответил Ламанский и тут же скинул с себя простынь. – Ну, мои цыпочки, идите к своему петушку!
Взгляд Сваровского непроизвольно упал на обнажённого майора: «О-ля-ля! Как говорят в Париже! С такими природными задатками, ему и пятерых женщин будет мало…»
Поляк с одалиской уединились в соседней комнате. Сваровский затворил за собой дверь и невольно ощутил смятение: вдруг он покажется неопытным любовником? Ведь он жене не изменял! А с эдакой роскошной одалиской не знаешь как себя вести!
Варя, понимая неловкость партнёра, пришла ему на помощь:
– Как вас зовут? – едва слышно спросила она.
– Сигизмунд…
Женщина, распахнула одеяло и легла на кровать. Её тяжёлая коса соскользнула с подушки и упала на пол.
– Моё имя вы наверняка знаете…
Сваровский, постепенно преодолевая смущение, приблизился к ложу.
– Никогда не видел такой длинной косы… – робко заметил он.
– Да, меня из неё и прозвали здесь «Краса – длинная коса».
– Они правы – вы действительно очень красивы, – сказал Сигизмунд, присев на краешек кровати.