ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Прилив

Эта книга мне понравилась больше, чем первая. Очень чувственная. >>>>>

Мои дорогие мужчины

Ну, так. От Робертс сначала ждёшь, что это будет ВАУ, а потом понимаешь, что это всего лишь «пойдёт». Обычный роман... >>>>>

Звездочка светлая

Необычная, очень чувственная и очень добрая сказка >>>>>

Мода на невинность

Изумительно, волнительно, волшебно! Нет слов, одни эмоции. >>>>>

Слепая страсть

Лёгкий, бездумный, без интриг, довольно предсказуемый. Стать не интересно. -5 >>>>>




  57  

И его жена действительно вошла в комнату. Несмотря на бледность и несколько неуверенную походку, она все равно была прекрасна. Во время беременности ее волосы стали еще гуще и сейчас сияющей тяжелой волной струились по плечам. Синяя шелковая блуза облегала ее плечи и грудь, а ниже падала свободными складками, и только Николас знал, что под ней ее черные брюки застегнуты английской булавкой. Джоан Фогерти тут же оказалась рядом с Пейдж и прижала руку к ее животу.

— Ну надо же, совсем ничего не заметно! — воскликнула она, а Пейдж возмущенно покосилась на Николаса.

Николас улыбнулся и пожал плечами. «А что я могу сделать?» Он обождал, пока Пейдж отвела взгляд, а затем повел Алистера в гостиную, попутно извиняясь за тесноту.

Пейдж подала обед супругам Фогерти и Руссо, а также ван Линденам и Уокерам. Она приготовила блюда по секретным рецептам Лайонела: суп из лущеного гороха, ростбиф, молодой картофель и глазированную морковь. Николас наблюдал за тем, как она переходит от одного гостя к другому, наполняя их тарелки салатом из шпината. Он хорошо знал свою жену и понимал, что она рассчитывает на то, что пока в тарелках есть еда, никто не вспомнит о том, что они разные.

Пейдж была в кухне, готовясь подавать основное блюдо, когда Рене Руссо и Глория Уокер начали перешептываться. Николас увлеченно обсуждал с Алистером Фогерти проблему иммунодепрессантов и их воздействия на пересаженный орган, но вполуха продолжал прислушиваться и к беседе дам. Он хотел знать, что происходит в его доме. От первого званого обеда могло зависеть его повышение или понижение в больничной иерархии.

— Готова побиться об заклад, — говорила Рене, — она выложила за эту посуду кругленькую сумму.

— Почти такую же я видела в «Золотых руках», — кивнула Глория.

Николас замер, прислушиваясь к тому, как они перемывают косточки его жене, и не заметил, как предмет их сплетен вошел в комнату.

— Это последний писк моды, — добавила Глория. — Карандашные рисунки, напоминающие обезьяньи каракули. Подумать только, у людей еще хватает наглости выдавать это за настоящее искусство. — Тут Глория заметила застывшую в дверях Пейдж и натянуто улыбнулась: — А-а, Пейдж… А мы тут восхищаемся твоей посудой.

Пейдж выпустила из рук блюдо с ростбифом, и тот покатился по бледно-бежевому ковру, пачкая его кровью.


***


В тот год, когда Николасу исполнилось семь лет, его родители так и не развелись. Более того, всего через неделю после злополучного матча жизнь Николаса, а также жизнь его родителей, чудесным образом вернулась в прежнее русло. Три дня Николас в полном одиночестве завтракал и обедал за кухонным столом, пока его отец в одиночестве пил виски в библиотеке, а мама пряталась в лаборатории. Проходя по комнатам и коридорам, мальчик слышал только эхо собственных шагов. На четвертый день из подвала донесся визг пилы и стук молотка, и он догадался, что мама делает рамку. Она делала это и раньше, когда готовила фотографии к выставке вроде той, на которой она представила снимки вымирающих видов животных. Она заявила, что ни за что не доверит свои работы какой-то непонятной мастерской, и купила дерево, гвозди и защитную пленку. Николас часами сидел у подножия главной лестницы, катая ногами баскетбольный мяч, который ему категорически запрещалось заносить в дом, вот только рядом не было никого, кто мог бы ему об этом напомнить.

Мама вышла из подвала, прижимая к себе рамку с фотографией. Пройдя мимо Николаса, как мимо пустого места, она поднялась по лестнице и повесила фотографию на стену на уровне глаз, там, где ее невозможно было не заметить. Потом повернулась и ушла в спальню, плотно затворив за собой дверь.

Это была фотография рук его отца, больших и загрубевших от работы, с коротко подстриженными ногтями хирурга и острыми костяшками. А сверху их накрывали руки мамы: гладкие, прохладные, мягкие. Как руки отца, так и руки мамы были очень темными. Их силуэты очерчивал пучок ярко-белого света, а на черном фоне сверкали и переливались обручальные кольца. Они казались невесомыми и как будто парили в окружающем их темном пространстве. Самым странным в этой фотографии было положение рук матери. Сначала казалось, что они ласкают руки отца. Стоило моргнуть, и становилось ясно, что они сложены в молитве.

Вернувшись домой, отец сразу поднялся наверх, тяжело опираясь на поручень и полностью игнорируя затаившегося в темном углу сына. У фотографии он остановился и опустился на колени.

  57