86 
— Что ты такое, Петр, говоришь? — мужчина взял за локоть своего приятеля, несколько раз моргнул, а затем приблизился к Дорогину почти вплотную. — Не так все было, не так.
— Кончай, Михалыч, сплетни разносить! Что ты человеку голову дуришь?
— У нас тут все говорят, кому‑то дорогу перешел Гриша, вот его и сжили со свету.
— Кому он мог перейти?
— Ну, мало ли лихих людей? Опять же, браконьеры какие, а может… — и небритый мужчина оглянулся по сторонам, помял в пальцах окурок, который истлел до самого фильтра.
Сергей подал пачку.
— Закуривай, закуривай.
Мужчина взял не одну, а две сигареты. Одну раскурил, другую пристроил за ухом и затем произнес заговорщицким шепотом:
— С таможенниками, наверное, он чего‑то не поделил, вот они его и спалили. Но я вам ничего не говорил, понятно?
— Понятно. Какие таможенники хоть?
— Кто ж их знает, таможенников сейчас — куда ни ткнись, в лес не зайти,к реке не подъехать. Вон у нас дед возле Двины живет…
— Это ты про кого?
— Да про кого, про кого.» -шепотом говорил мужчина, — про Петрачка.
— А да, ведь деда мучают уже полгода. Деду почти сто лет, так они у него по суду коня конфисковали, замучили бедолагу. Он сейчас в больнице лежит.
— Погодите, погодите, мужики, а как проехать?
— Куда тебе надо проехать?
— На хутор.
— Так хутора уже нет, только труба печная -торчит. Как в войну, словно немцы сожгли, — все таким же заговорщическим шепотом, то и дело оглядываясь, говорил небритый, пожилой местный житель.
Дорогин понял: произошла трагедия. Пока он лишь держал это в голове, слова еще не превратились в чувства, и сердце еще не окаменело. Он воспринял пока лишь информацию, ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Говорите, по этой улице гостиница?
— Да, да, поезжай. Тут триста метров, свернешь налево.
Дорогин сел в машину и уже через пять минут входил в холл гостиницы. Ему достался номер на первом этаже, главной достопримечательностью которого являлся огромный куст сирени, чьи ветви буквально вваливались в открытое окно. Сергей жадно вдохнул аромат и улыбнулся. Такого пьянящего запаха он не слышал уже давно, может, с самого детства.
«Ну и пахнет! Такой запах, наверное, царит в раю, — мечтательно подумал, продолжая улыбаться, мужчина, и улыбка тут же сползла с его лица. Он вспомнил, зачем приехал, и вспомнил слова местных жителей. — Опоздал! — сказал он себе, прикасаясь рукой к кисти сирени. — Сколько раз в своей жизни я уже опаздывал и появлялся, когда от меня никакой пользы!» — он рассматривал ветку сирени, держал пышную кисть на ладони.
Дорогин увидел цветок с пятью лепестками, грустно улыбнулся, но обрывать его не стал. Ветка качнулась и мягко ушла за окно. Муму, словно птицу, отпустил ее на волю. Ветка исчезла в сумерках. Сергей закрыл окно, уселся на кровати. Пьянящий, райский запах все еще царил в маленькой комнатке, его можно было уничтожить лишь одним способом — выкурив сигарету.
Сергей вытащил пачку, из которой угощал двух словоохотливых местных мужиков, закурил, жадно затянулся и откинулся к стене, уперся в нее затылком. Его глаза были закрыты, губы подрагивали, на щеках ходили желваки, кулаки непроизвольно сжимались, причем так сильно, что даже коротко обрезанные ногти до боли впивались в кожу ладоней.
«Ну что делать? — спросил он сам себя, выпуская голубоватую струйку дыма. — К чужой смерти тебе не привыкать. Может, развернуться, сесть в машину и поехать назад? Я спокоен, спокоен, я абсолютно спокоен… Нет, ты не спокоен, ты нервничаешь, — сам на свои мысли отвечал Дорогин, — и нервничаешь очень сильно. Что‑то держит тебя, словно когти впились в сердце, — и он вспомнил слова Григория Склярова, сказанные им в Москве, в холле студии Останкинской телестудии, что‑то про таможенников, что‑то про левые контрабандные грузы, которые за определенную мзду таможенники пропускают за границу. — Да, да, — продолжал вспоминать Дорогин, — он же приезжал не только за деньгами, он заходил еще в МВД, пытался найти правду. Наивный, наивный… Он всегда был наивным и простым. Но и я наивен. Оба мы хотели сделать как лучше. Ведь я же мог дать ему деньги сразу, в тот же день, но стал хитрить, думал, не возьмет, у меня лично не возьмет, а от людей — да. Почему тогда я этого не сделал?»
На этот вопрос у Дорогина четкого ответа не было.
«Наверное, Григорий деньги не взял бы. Получилось бы неудобно, словно я бахвалюсь перед ним богатством. А если бы взял, то наверняка почувствовал себя обязанным мне на всю жизнь… по гроб жизни. Да, да, по гроб, — поправил себя Дорогин. — Завтра девять дней, и я буду скотиной, если уеду сегодня. Я должен побывать на кладбище, и если уж ничем помочь не могу, то хоть в мыслях должен извиниться за то, что опоздал, за то, что смалодушничал, постеснялся собственного благородства, не пожелал казаться лучше, чем есть на самом деле. И вот теперь кусай ногти, нервничай», — Дорогин резко вскочил и заходил по маленькому гостиничному номеру.
86 
