32 
– Совершенно верно, – согласился Келли. – А после ее смерти тридцать три года назад многие люди поверили в то, что она была живущей среди нас святой. Мы, в частности, расследуем излечение ребенка О’Кифа, однако в нашу епархию писали и звонили многие родители, чтобы сообщить о том, что она, похоже, обладала особыми способностями к исцелению и что многие тяжелобольные дети благополучно переживали кризис после общения с ней. – Монсеньор Келли взглянул на монсеньора Фелла. – Почему вы не участвуете в разговоре, Дэвид?
Серьезное лицо Дэвида Фелла на миг осветилось улыбкой.
– Доктор Фаррел, позвольте вкратце рассказать вам историю человека, дело которого в данное время рассматривается в Риме. Теренс Кук был кардиналом-архиепископом Нью-Йорка. Он скончался около двадцати пяти лет назад. Вы слышали о нем?
– Да, слышала. Мой отец любил Нью-Йорк, – сказала Моника. – После смерти мамы – мне тогда было десять – мы с ним иногда проводили уик-энды на Манхэттене, посещая театры и музеи. И никогда не пропускали воскресные мессы кардинала в соборе Святого Патрика. Я помню, что видела там кардинала О’Коннора. Знаю, это было после смерти кардинала Кука.
Фелл кивнул.
– Этого человека любило множество людей. В его присутствии люди чувствовали себя благословенными. После смерти кардинала Кука в епархию приходили тысячи писем о его великодушии и доброте, о его благотворном влиянии на жизнь простых людей. Возможно, вам будет интересно узнать, что одно из писем было от президента и Нэнси Рейган.
– Они не были католиками, – заметила Моника.
– Многие письма были не от католиков, вообще от людей из разных слоев общества. Тот факт, что президент Рейган после покушения на него был на волосок от смерти, не предавался широкой огласке. Майкл Дивер, руководитель администрации президента, спросил его, не желает ли он поговорить с духовным наставником. Президент пожелал, чтобы в Вашингтон вылетел кардинал Кук, и он провел два с половиной часа у постели Рейгана.
Процесс беатификации кардинала Кука ведется уже много лет. Было изучено свыше двадцати двух тысяч документов – писем, устных свидетельств, а также его записей. Как и сестре Кэтрин, ему приписывается чудо спасения жизни умирающего ребенка.
– Вам следует принять во внимание род моей деятельности, – тщательно подбирая слова, сказала Моника. – Дело не в том, что я не верю в возможность божественного вмешательства, но, как врач, я продолжаю доискиваться причин, почему у этого ребенка, Майкла О’Кифа, произошла спонтанная ремиссия. Приведу пример. Человек с разобщающим нарушением личности, или расщеплением личности, как мы это называем, в одном образе может петь, как жаворонок, а в другом вообще не иметь слуха. У нас есть примеры таких пациентов, которым в одном образе нужны очки, а в другом у них стопроцентное зрение. Так вот я, как ученый, продолжаю искать объяснение ремиссии или излечения раковой опухоли мозга у Майкла О’Кифа.
– Когда мы вам позвонили, вы с готовностью подтвердили реакцию матери Майкла на известие о том, что ее ребенок неизлечимо болен, не так ли?
– Я настаивала на том, чтобы мистер и миссис О’Киф узнали мнение квалифицированных специалистов, и я умоляла их не обнадеживать Майкла пустыми обещаниями выздоровления. Я уверила их в том, что врачи из Цинциннати подтвердят мой диагноз и что после этого им следует забрать Майкла домой и быть с ним в течение года, который ему отпущен.
– И что ответили родители?
– Отец Майкла едва не потерял сознание. Мать же посмотрела на меня и сказала: «Мой сын не умрет. Я буду молиться сестре Кэтрин, и он поправится».
Монсеньоры Фелл и Келли переглянулись.
– Доктор Фаррел, нам необходимо выслушать ваши свидетельские показания под присягой, после чего мы можем вас отпустить, – сказал монсеньор Келли. – То, что вы рассказали, весьма важно для этого процесса.
– Буду рада дать показания, – тихо произнесла Моника.
«Не забавно ли это, – подумала она. – Единственная клятва, которую я давала, – это клятва Гиппократа». В голове промелькнули слова из «Заповедей Гиппократа»: «…ибо некоторые пациенты, понимающие серьезность своего состояния, поправляются только благодаря своей вере в искусство врача».
Тут же пришла другая мысль.
«Интересно, а может быть, в конце концов Майкл О’Киф поправился не благодаря искусству врача, то есть меня, а благодаря вмешательству покойной францисканской монахини, сестры Кэтрин, которая всю свою жизнь заботилась о больных детях? Мать Майкла была абсолютно уверена в том, что сестра Кэтрин не допустит того, чтобы она потеряла своего единственного ребенка».
32 
