Часть третья Метроленд II (1977)
Явления, события и действия есть такие, какие есть, и результаты их будут такими, какими будут; тогда почему мы стремимся к самообману?
Наверное, я уже вырос. Или «повзрослел» — более верное слово… более «взрослое» слово? Если сейчас мне дадут анкету, я с полным правом проставлю галочки во всех соответствующих графах. Я сам удивляюсь, как хитро я замаскирован. Возраст: тридцать. /Семейное положение: женат. /Дети: есть (1). /Работа: есть. /Собственный дом: есть./ Закладная: есть. /(Пока что мое положение прочно.) /Машина: есть, хотя спорно. /Приводы в суд: один раз; признан невиновным после долгого обсуждения «разумных оснований для сомнений». /Домашние животные: нет, потому что от них беспорядок. /Отпуск за границей: да./ Перспективы: уж лучше им быть. /Счастье в жизни: о да. И если не сейчас, то вообще никогда.
Подобные списки я мысленно составляю в голове в те редкие ночи, когда меня одолевает бессонница и в душе поселяется панический страх. Ни с чего, просто так. Категории этих умозрительных анкет могут варьироваться: я специально подбираю самые агрессивные и заковыристые вопросы — чтобы вернее прогнать изменчивые страхи ночи. Здоров. Белый. Чистокровный англичанин. Половая жизнь: регулярная. Не беден. Не инвалид. Не голодаю. Не религиозен. Эмоционально устойчив. Не параноик на нервной почве. Странно, как много характеристик с приставкой «не». Впрочем, даже негативные характеристики могут иметь позитивный смысл, когда ты лежишь в теплой постели рядом с законной женой, а внизу, в кухне, тихонько гудит холодильник. Это как-то обнадеживает. Я снова чувствую, что живу; я вполне доволен собой и своим положением.
Быть взрослым — это действительно обнадеживает. По крайней мере я думаю, что уже вправе считать себя взрослым. Еще два-три года назад я очень напрягался на этот счет. Почему я не заметил момент перехода — почему не видел, как зажегся некий зеленый сигнал, дающий мне доступ во взрослую жизнь, почему не было никакого знака или уведомления из сфер небесных (пусть без громов и молний, но все-таки), что я теперь взрослый?! Но это чувство растерянности постепенно проходит; может быть, потому что никто не оспаривает мое право быть взрослым. Никто не приходит и не говорит: эту подачу ты запорол, ergo, ты не мужчина, давай возвращайся к началу и пробуй еще раз, с новым набором принципов и заблуждений. Мне казалось, что что-то подобное обязательно произойдет и все снова изменится. Но окружающие меня люди вполне дружелюбны и очень любезны. Иногда у меня возникает мысль, что концепция зрелости — или «взрослости» — держится только на тайном заговоре благовоспитанности и дружелюбия.
Есть и другие способы унять ночные страхи. Иногда, когда я лежу без сна, а где-то там, в темноте, сегодняшний день превращается в завтрашний, я поворачиваюсь к Марион, которая лежит рядом, свесив голову с кровати. Я аккуратно — украдкой — задираю ее ночнушку, которая вечно сбивается у нее в ногах, когда она ворочается во сне. Фокус в том (может быть, Марион тихо потворствует мне, не подавая виду?), чтобы почти овладеть ею еще спящей и разбудить кое-чем посильнее, чем просто поцелуи. На этот раз она никак не хочет просыпаться.
— Что ты делаешь?
— Догадайся с трех раз.
— Мммм.
— МММММ.
— Сегодня какой день, Крис?
— Воскресенье.
— Я что-то устала.
— Но, дорогая. Я не имею в виду воскресенье, не с воскресенья на понедельник, а с субботы на воскресенье. Оно только-только началось. Всего полчаса как воскресенье.
Нас обоих смешит эта педантичная прелюдия к любви.
— Мммм.
Она томно раздвигает бедра, кладет одну руку себе между ног, а свободной рукой притягивает меня к себе. Слов больше нет. Теперь мы общаемся только звуками.
Когда все уже заканчивается (эта фраза по-прежнему возбуждает меня), мы отрываемся друг от друга, сонные и умиротворенные, с чувством, что обладали не только друг другом, но и целым миром друг в друге. Наверное, эти минуты — самые счастливые у меня в жизни. Кое-кто утверждает, что счастье скучно. Но только не для меня. Кое-кто утверждает, что все счастливые люди счастливы одинаково. Даже если оно и так, какая разница?! В такие минуты мне не хочется спорить.
1. Юные голые великанши
Когда мы перестаем увлекаться теориями? И почему? Что бы вы ни говорили, большинство все-таки перестает. Может быть, тому причиной — какое-то решающее событие, которое убивает нездоровую тягу к теориям? Да, наверное. Но не у всех. Обычно она умирает сама — медленно и мучительно, под воздействием самых разных обстоятельств. А ты потом удивляешься: и чего я с таким упорством цеплялся за эти пустые теории и стоило ли относиться к ним так серьезно?