Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
37 
Что бизнес — это не игра, не шахматы — это люди, за которых ты отвечаешь, за их семьи, за их пенсии.
Каждая ошибка, каждое „не подумал“ может стоить кому-то страданий.
Ответственность просто придавила, причем, если бы люди ругались, плевались, орали — было бы легче. Такое было, но мало, а, в основном, они просто страдали и надеялись, заранее простив, если ты их обманешь, как их обманывали все и всегда.
Я не знаю, смог ли я донести до Вас, почему 98-й год стал переломным для меня и в каком смысле. Я решил, что не только должен отдавать долги, но и что-то сделать, чтобы люди жили лучше, чтобы не было этой покорной уверенности, что обязательно обманут.
Не знаю, как объяснить. В общем, производство перестало быть единственной целью. Тогда (не сразу, а через год-два приблизительно), я понял, что из бизнеса мне надо уходить.
Доделать то, что пообещал людям и уйти, потому что в бизнесе надо быть готовым к жестокости и бескомпромиссности, а моя скорлупа дала трещину. И я постепенно сместился в сторону общественной деятельности, занялся изменением условий бизнеса, законами, этическими правилами».
Я держу в руке листок и перечитываю: «… скорлупа дала трещину». Ничего себе!
ГЛАВА 6: ЗЕЛЕНОЕ ПИСЬМО
Мы сидим с Инной Ходорковской в «Book-кафе», и я спрашиваю, рассказывал ли ей муж про свою работу.
— Ну, может, хвастался успехами?
— Нет, но как-то он показывал, когда ему в голову приходила хорошая идея, — Инна запускает пальцы в свои светлые волосы и шевелит пальцами в волосах, демонстрируя, как у Михаила Ходорковского наглядно шевелились в голове мысли. — Как-то это было заметно.
— А ныл, если что-нибудь не получалось? Я потому что, например, люблю поныть, чтоб жена поработала мамочкой.
— Нет, никогда. Он и в тюрьме даже всегда улыбается на свиданиях, всегда у него все хорошо.
— А про Кеннета Дарта он вам рассказывал?
— Это какой год? 1999-й? — Инна усмехается. — В 1999-м я рожала.
— Что весь год рожали?
— Ну практически. У меня отрицательный резус. А у мальчиков положительный, и их двое, и вы же понимаете… — говорит Инна, как будто я действительно понимаю. — Мне все врачи говорили, что я их не выношу, и пришлось поехать в Швейцарию и прожить там почти всю беременность.
— Понравилось вам в Швейцарии?
— Нет! Жить нет! — Инна машет руками, как если бы ее атаковал небольшой рой пчел. — Так, приехать погулять пару недель хорошо, а жить невозможно. Во-первых, скучно очень…
— То-то вам здесь весело…
— Во-вторых, — Инна улыбается вдогонку моей мрачной шутке, — там соседка у меня была старушка, и она все время писала доносы в полицию, что я незаконная иммигрантка. И знаете, на пятый раз действительно начинаешь чувствовать себя незаконной иммигранткой. А потом дети родились, кричать стали…
— А Ходорковский, значит, сидел в Москве строил дом?
— Дом строили рабочие. Я когда через год приехала, дом уже стоял, но половина всего внутри сделано было не так, как я хотела. Я говорю: «Ребят, вроде мы как-то не так договаривались». Но ничего, стали жить.
В 2003 году, когда Ходорковского арестовали, в газетах была опубликована фотография дома Ходорковского. Дом этот, правда, оказался впоследствии фальшивым. То есть это не дом Ходорковского и вообще не дом из поселка Яблоневый сад. Просто непонятно чей дворец с Рублевского шоссе. А дом Ходорковского довольно небольшой, скандинавского такого типа невысокий, из бревен и кирпича. Поселок Яблоневый сад теперь стоит пустой, темный. Никто не живет в доме Невзлина, никто не живет в доме Брудно, никто не живет в доме Дубова. В доме Лебедева живет его жена. В доме Ходорковского живет Инна с детьми. Только два дома на весь поселок, где по вечерам в окнах зажигается свет. Я спрашиваю: — Как же вы живете там, в темном поселке?
— Привыкли, — Инна поднимает на меня глаза, кажется, затем, чтоб я оценил ее решимость никуда не уезжать из этого дома и в этом доме дождаться возвращения хозяина. — Сначала было жутко, но потом ничего. Ко всему можно привыкнуть. Он же привык жить в тюрьме.
В 1999 году Михаилу Ходорковскому действительно было не до строительства дома. У него отбирали компанию. Отстроенную почти и выведенную почти из кризиса нефтяную компанию ЮКОС. Отбирал некий Кеннет Дарт, гражданин Белиза, бывший гражданин Соединенных Штатов, миллиардер, крупнейший в Соединенных Штатах производитель пластиковых стаканчиков для ресторанов фаст-фуда. Отец Кеннета Дарта, говорят, сам и придумал эти дутые пластиковые стаканчики, через которые горячий кофе не обжигает руку.
37 
