40 
— Но для вас это что-то значит? — тихо спросила Лиаден, отметив ярость в его голосе.
— Да, для меня это что-то значит. — Тень набежала на его глаза.
В этот момент Лиаден поняла, что Адриан отнюдь не цинично относится к жизни. Может быть, когда-то он верил со страстью и идеализмом в то, что люди изменят мир к лучшему. Может быть, он верил, что если показать ужасные подробности войны и зверств, то люди разделят его ярость и постараются остановить убийства.
— Вдвоем вы, должно быть, представляли адскую команду. — Голубые глаза сверкали. Лиаден попыталась улыбнуться.
— Да, — согласился Адриан с отсутствующим взглядом. — Но это было давно. — Он поднял голову и уставился на Лиаден. У нее перехватило дыхание от напряженности его взгляда. — Сейчас я больше заинтересован настоящим.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
— Настоящим?
— Я просил вас стать моей женой. — Он поставил бренди на полку над камином. — Вы выйдете за меня замуж?
— Нет, Адриан. Я не хочу выходить за вас замуж. — Позвоночник окостенел. Злость снова бурлила в ней. Она не может принести в жертву самоуважение. Даже мужчине, которого любила. У него была возможность разубедить ее, но он только что объявил, что все еще любит Николь. Он высоко оценил ее добродетели — профессионализм, чувство юмора, ее красоту. И это было поразительным контрастом с тем, что он говорил о ней. Он сообщил Лиаден, что находит ее присутствие успокаивающим. Проблема в том, что Адриан не любил ее. И как он мог любить, когда в своих воспоминаниях он построил усыпальницу погибшей женщине. — Я не хочу выходить за вас замуж, потому что ваше предложение откровенно оскорбило меня.
— Оскорбило? — Адриан остолбенел.
— Да, оскорбило! Вы купаетесь в своей печали. До тех пор, пока вы носите факел в память о Николь и не сможете его потушить, вы будете одиноки. Вы не разрешаете себе с кем-нибудь сблизиться по-настоящему. Вы играете с мыслью о браке, потому что это удобно. А вовсе не потому, что в вас родилась эмоциональная связь, что-то вроде любви! Вы так... потакаете своим слабостям, так жалеете себя, что у вас и мысли не мелькает, что вы приносите боль другим. И даже настаивая на том, что вы плохой человек, вы оправдываете собственный эгоизм! Адриан, вы не можете изменить прошлое. Но вы можете построить будущее. Если, конечно, не будете бояться попытки.
Глаза Адриана потемнели от гнева. Он сделал шаг к Лиаден, потом остановился и громко выругался.
— Какого черта? Что вы здесь болтаете? Вы же ничего обо мне не знаете!
— Я многого не знаю, но то, что я сказала, правда. Вам не нужна жена, Адриан. И я не хочу быть чем-то вроде второго приза после Николь.
— Второго приза? — У него начался просто приступ ярости. Он уставился на Лиаден так, будто одним взглядом хотел превратить ее в камень. — Какого черта! Лиаден, зачем вы раскопали прошлое? Николь мертва! Она не бросила меня и не ушла. Как вы можете ревновать к мертвой женщине?
С глазами, полными обиды, Лиаден снова засунула замерзшие руки в карманы пальто.
— Как могу? Легко. Вы носите память о ней как своеобразный, невидимый, непроницаемый щит. И никому не позволяете сблизиться с вами. Подумайте об этом, Адриан. Будьте честны с собой. — Она подошла к двери. — Вы мужчина огромной жизненной силы и таланта. Вам надо бы разделить эти дары с миром. Не запираться здесь, в этом огромном доме, и не писать леденящие кровь кошмары! Впрочем... Это и правда не мое дело.
— Вот именно.
От его ядовитой реплики у нее в груди закипала обида. Она быстро отвела взгляд. Конечно, он разозлился, когда она так бескомпромиссно все высказала ему. А что делать завтра, спросила она себя. Что еще она может потерять, когда уже потеряла все?
— На самом деле вы не хотите жениться на мне, Адриан, — вяло проговорила она. — На самом деле и компаньон вам не нужен. Насколько я могу видеть, вы совершенно счастливы в своем великолепном одиночестве. Единственно, кто вам по-настоящему нужен, так это экономка.
Лиаден заставила себя спокойно выйти из кабинета и закрыть за собой дверь. Она все еще переживала свои страстные слова о Николь. Адриан позволил ей высказаться и не остановил ее. Он промерз до костей, но взял с полки бренди и выплеснул его в камин. Вспыхнули языки пламени, искрами разлетевшиеся перед ним.
Она снова и снова повторяла, что все решено правильно. И все же возвращаться домой было тяжело. Она открыла дверь коттеджа, ради которого терпела такие лишения. Теперь, возвращаясь в него, она не испытывала ни радости, ни удовольствия. Ее любимый дом превратился в тюрьму, а она — недобровольный его обитатель.
40 
