Особенно,... 
121 
– Тебе не кажется, что ты сама накликаешь несчастье? Пока тебя никто не увольняет.
– Но этот отпуск – уже предвестие. Я на грани увольнения. Еще чуть-чуть, и уволят, – настаивала она. – Если я не буду бороться, работу я потеряю. Потому-то так важно выработать план действий.
– Например? – Сэм заметил, как рот ее искривился в улыбке, мало похожей на улыбку.
– Вот на этот вопрос ответа я не имею, – призналась Келли и вздохнула с видом потерпевшего поражение. – Я подумывала о том, чтобы обратиться к телезрителям, рассказать им мою историю и постараться получить общественную поддержку. Но как описать это тому, кто сам не прошел через это? Разве я смогу заставить их понять, каково это – расти в семье пьяницы.
– Когда ты вчера рассказала мне об этом, я очень живо себе все представил, – напомнил он.
– Но при этом ты видел – и этот дом, и грязь, и бутылки. Твои собственные глаза значили тут не меньше, чем мое описание. А может, и больше, – поправилась она. – Я не очень умею излагать свои чувства на бумаге, Сэм. Я знаю это, потому что пробовала. На днях я попыталась написать рекламную статью для «Нью-Йорк таймс», но она не пошла. – Келли отступила от окна, но рука ее осталась распластанной на стекле. – Опыт не удался и принес одно разочарование.
– Может быть, ты слишком строга к себе, – предположил Сэм. – Ты разрешишь мне прочитать то, что ты написала?
– Только если ты умеешь складывать головоломки. Я порвала статью и бросила в мусорную корзину.
– Не верю, что это так плохо. – Его увлекала мысль достать из корзины бумажные клочки и попытаться восстановить статью.
– Моя профессия – телевидение, а не печатное слово, и донести какой-то смысл я могу лишь тогда, когда его иллюстрируют кадры кинохроники.
– Тогда воспользуйся телевидением!
– Но какими кадрами изобразить гнев, и ненависть, и боль, что копились подспудно все эти годы? – возразила Келли, чья досада неожиданно перешла в запальчивость. – Разве сунешь камеру внутрь души, чьи первые впечатления – это когда ты просыпаешься среди ночи от шума, а шум этот – хлопанье дверей, громкие злые голоса или звон бьющейся посуды и швыряемых об пол бутылок? Как показать смятение и ужас ребенка, когда он один в темной комнате, прячется в постель и боится, боится того, что происходит в доме?
– Келли, детство твое было адом, я знаю. – Когда рука его потянулась к ней, Келли отпрянула, но это движение и его голос были именно тем, что сейчас было ей так необходимо, чтобы успокоиться, справиться со своими чувствами.
– Адом, наверное, это так и есть. – Голос ее снова стал ровным. Келли опять отвернулась к окну. – Я уже рассказывала тебе, как он в первый раз меня ударил, когда я впервые поняла, каким злым он может быть, если, по выражению мамы, «плохо себя чувствует»?
– Нет, не рассказывала.
– Такие вещи не забываются, не изглаживаются из памяти, как всякое неприятное воспоминание. Я помню это совершенно отчетливо, так, словно это каленым железом впечатали в мое сознание, – задумчиво продолжала она. – Это случилось во время моего первого учебного года. Я была в классе для малышей. Мама сшила мне тогда новое желтое платье. Она говорила, что в нем я как солнышко, и я так радовалась, когда она разрешила надеть мне его в школу. И я отправилась – пухлая девчурка, переполненная желанием продемонстрировать платье, в котором она как солнышко. Я была уверена, что я очень нарядная, но дети постарше в школьном автобусе посчитали по-другому. При виде меня они принялись хохотать и кричать, что я толстая и похожа на тесто. Я хотела, чтоб они замолчали, и пыталась их остановить, но чем больше я пыталась, тем сильнее они дразнили меня. А на обратном пути было и того хуже. Мама встретила меня в дверях всю в слезах, заплаканную. Она стала расспрашивать меня, что случилось, и я рассказала ей.
– Прости меня, лапочка! – Ласковые руки вытирали слезы на ее щеках. – Не обращай внимания на то, что говорили эти мальчишки. Они просто дразнили тебя. Платье очень, очень красивое и очень идет тебе.
– Они кричали, что я толстая, как тесто! – Она икнула, стараясь сдержать новый приступ рыдания.
– Нет, ничего подобного! Ты мое маленькое солнышко! – Мама крепко обняла ее и, подхватив на руки, отнесла на диван.
– Вот, посиди здесь, а я принесу тебе пряников, которые испекла специально для тебя. Хорошо?
– Хорошо. – Но голос ее еще дрожал, а подбородок прыгал.
121 
