Особенно,... 
35 
Какие сладкие у нее были губы. Надо завтра попросить у нее прощения и не отпускать. Ни за что. Пусть ударит, пусть не разговаривает — только пусть останется.
Какие сладкие у нее губы…
Алан Пейн заснул в кресле.
Утром он снова побрился, затянул на шее галстук, побрызгался одеколоном и побрел к двери Франчески, полный раскаяния и отчаяния. Постучал в дверь и, услышав шаги Франчески, набрал воздуха в грудь, чтобы сразу начать извиняться. Дверь отворилась, и бледная Франческа пала ему на грудь с громким воплем:
— О, Алан, мне так стыдно! Не прогоняй меня, пожалуйста! Я не все помню, но то, что помню, было ужасно. Я вела себя, как… как… неприличная женщина!
— Ну что ты.
— Нет, не успокаивай, ты добрый, я знаю! Только прости, ладно? Я больше никогда не притронусь к спиртному! Даже пробочку не понюхаю. Я буду вести себя прилично. Простишь?
Он ошеломленно сжимал ее в объятиях, не зная, что сказать. Так чувствует себя приговоренный к казни, у которого в последний момент сняли петлю с шеи и выгнали с лобного места.
— Алан, успокой меня. Скажи, что все это — дурацкое недоразумение.
И тогда он расправил плечи и прижал ее к себе.
— Ну уж нет!
А потом запрокинул ее личико и крепко поцеловал в губы. Отстранился, подождал секунду — и вновь приник к ее губам. На этот раз она ответила.
Прервали их бурные аплодисменты. Спортивная чета Эвансов дружно рукоплескала им с лестницы, а за их спинами маячил страшно довольный зрелищем Джои. Франческа охнула и удрала в свой номер, а Алан церемонно раскланялся с соседями.
Потом был очередной безумный вояж по Лондону, и ноги у них гудели, но зато они видели, как ловят и кольцуют лебедей на Темзе, а еще ходили в собор Святого Павла, и пошел дождь, а Франческа сняла туфли и шлепала по лужам, а Алан смеялся и пытался накрыть ее полой пиджака, словом, они вели себя так, как испокон веков ведут себя влюбленные молодые люди, еще не осознавшие толком своей любви.
Просто хочется все время держаться за руки, и смех разбирает без причины, а дождь такой теплый, и голуби садятся прямо на плечи, потому что непуганые они на Трафальгарской площади, и медный одноглазый адмирал снисходительно глядит на влюбленного профессора истории. Уж он-то знает, что такое внезапная и пылкая любовь!
Таким вот образом они и оказались в клубе Пейна, где многие удивились, но никто не подал вида, а дворецкий Паркер — тот и вовсе обрадовался за мистера Пейна, потому что не одобрял добровольного обета безбрачия. В данном же случае речь явно шла о долгосрочном романе, вполне имеющем шансы на брак. Впрочем, Паркер тоже не подал вида, что думает о проблемах мистера Пейна. Здесь это было не принято.
Обед был превосходен, и Франческа с веселым ужасом смотрела на громадную шапку взбитых сливок на фруктовом десерте.
— Я лопну.
— Ты худенькая и стройная.
— Была. Два дня такого усиленного питания — и я не влезу ни в одну дверь.
— В замке двери рассчитаны на рыцаря в латах.
— Когда мы едем?
— Сегодня в десять вечера. В пять утра будем в Ливерпуле, оттуда катером до Думбартона, а там машина.
— Чья, твоя?
— И моя там стоит, а вообще там полно такси. Как бы такси. На самом деле это местные ребята подрабатывают.
— Здорово. Хотя жалко уезжать. Мне очень понравился “Глобус”. Алан, можно неприличный вопрос?
— Еще неприличнее, чем ночью?
— Ой, перестань, не напоминай! Я серьезно. Сколько стоит номер в “Глобусе”?
— Ты опять про деньги?
— Нет, не совсем. Мне там очень понравилось, хочется пожить как-нибудь еще. Не вечно же я буду работать у твоего Шиллинга. Вдруг он меня выгонит?
Это вряд ли, подумал Алан, с нежностью глядя на раскрасневшуюся Франческу.
— Так как? Скажешь?
— Нет. Но замолвлю за тебя словечко перед миссис Джонс. Она делает скидки понравившимся гостям, а ты ей явно нравишься.
— Жаль, мы так и не сходили в Кенсингтонский парк.
— Он еще лучше осенью, когда листва почти облетела.
— Брр, как это может быть? Холодно, дождь, ветер.
— Нет, ты просто не видела. Деревья стоят голые, тонкие, и парк кажется прозрачным. В лужах отражается небо. А сквозь ветки летит бронзовый мальчик. Питер Пэн. И Чинь-Чинь у него на плече.
— Рассказываешь красиво. Но верится с трудом.
— А ты не изображай из себя коренную француженку. Ты прожила в тепле всего шесть лет, а остальное время? Ирландия — не курорт.
35 
