89 
— Кроме того, — я старалась говорить как можно более легкомысленно. Из гордости я предпочла не рассказывать ей о судебном решении и о негативном мнении судьи обо мне. — Я вижусь с детьми, когда что-нибудь происходит. Я провела с ними весь понедельник и вчерашний вечер тоже. Мы общаемся по сто раз на дню.
— И все-таки право опеки над ними осталось за Дэнисом? Ну и ну! Какой удар по имиджу леди-совершенства!
— Этот имидж, — я твердо посмотрела на Рону, — всего лишь плод твоего воображения.
— Плод маминого воображения.
— Хорошо. Вероятно. И она не права, когда ставит тебе в пример не существующий в реальности образец. Но ты никогда не задумывалась, что она и со мной поступала так же? — Эта мысль впервые пришла мне в голову, но она имела смысл.
Рона не возразила мне, она просто стояла, прислонившись к стене, на расстоянии вытянутой руки от меня. Она выглядела очень эффектно, гораздо эффектнее, чем я, хотя мама и по этому поводу постоянно к ней придиралась. Грустно, но мы даже не могли обняться. В те моменты нашей жизни, когда крепкое дружеское объятие приносило утешение, мы не могли на него отважиться. Наши отношения не подразумевали подобных жестов. И я не знала почему.
Но мне было обидно. Я сейчас испытывала острое желание, чтобы кто-нибудь обнял меня, и не важно, что сердечный приступ Конни прошел гораздо легче, чем я опасалась — прогнозы-то все равно оставались неутешительными.
И я подумала о Броди. Не о Дэнисе, о Броди. Я бы не возражала оказаться сейчас в его объятиях.
— Вы расстались на время? — спросила Рона.
Я обуздала свои фантазии.
На время? Я пыталась представить себе примирение с Дэнисом, но не могла.
И снова подумала о Броди.
— Нет, — ответила я Роне. — Навсегда.
— Это плохо, да? — с улыбкой спросила Рона. — Я очень удивлена.
Я отошла от стены.
— Довожу до твоего сведения, что я прошла через очень болезненное испытание. Я думала, ты поймешь меня, потому что пережила нечто подобное сама.
Если бы мы с Роной умели находить общий язык, я рассказала бы ей все, поделилась бы с ней своими сомнениями и страхами. Но мы не умели. Я всегда объясняла это соперничеством Роны со мной. А сейчас меня осенила мысль, что, возможно, я тоже с ней соперничала. Я стеснялась признаться, что мое замужество потерпело крах. Я хотела, чтобы моя жизнь казалась лучше, чем была на самом деле.
И я почувствовала себя униженной, как, должно быть, чувствовала себя Рона все это время. И снова я потянулась к ней. И снова что-то меня удержало.
Не желая больше спорить, да и вообще разговаривать, я направилась в холл.
— Хочу посидеть с мамой.
Конни очень постарела за время моего отсутствия, выглядела скорее на восемьдесят, чем на шестьдесят три. Казалось, болезнь ускорила ход времени и с каждой неделей сокращала те двадцать лет, которые она еще могла прожить, до десяти, пяти, двух… Я попыталась вспомнить ее прежнее лицо — теплую улыбку, нежную кожу и здоровый румянец, но не могла. При этом отвести взгляд мне казалось предательством. Ведь передо мной лежала моя мать, которая в последние дни своей жизни отчаянно нуждалась в любви.
Несмотря на то что мама проспала весь день, она знала, что я прилетела. Время от времени она открывала глаза и смотрела на меня, сжимала мне руку, шептала мое имя. Но сейчас я старалась говорить как можно меньше. С одной стороны, у меня постоянно сжималось горло от горя. С другой, ну о чем я могла говорить? Не о проблемах же, которые ждали меня дома. Не о своих же отношениях с Роной. Я могла бы рассказать ей о Броди. Но что?
Сейчас мы находились вдвоем, мама и я, и удивительно мирно проводили время. В этот раз ей хватало одного моего присутствия, поэтому мне не пришлось ее развлекать. Ее сердце работало ровно, без перебоев и новых приступов. В субботу днем ее перевели в обычную палату.
Рона принесла свежие цветы, любимый мамин одеколон, магнитофон и столько кассет, что Конни не хватило бы месяца, чтобы все их прослушать. Она переодела ее в новую красивую ночную сорочку и халат. И захватила карамельное мороженое из маминого любимого ресторана.
Испытывала ли Конни благодарность? Сложно сказать. Мать улыбалась, кивала, но смотрела на мою сестру по-прежнему тоскливо. Даже при своем скептическом отношении к миру она считала Рону безнадежно нелепой.
А я? Нет. Я похвалила Рону за подарки, еще раз поблагодарила за то, что она ухаживала за Конни. И радовалась, что Рона узнала наконец о крушении моего брака. Хоть я и подозревала, что она получила удовлетворение от этой новости.
89 
